Экспедиция идет к цели - [4]

Жив ли старик Дамдин, приславший камешки в Ученый комитет? На какой границе служит Тумурбатор, тот самый, что привез в кожаном мешочке пириты? Может быть, он где-нибудь неподалеку, скажем, в Кяхте? Расспросить бы его… Как найти Тумурбатора? Ведь речь идет об алмазах. Об алмазах в Монголии!..

Он томился всю ночь, все ждал, когда над вершинами гор появится желтая полоска утренней зари и можно будет пойти в учком. Ему не терпелось еще раз полюбоваться вишнево-красными камнями, пощупать их, оповестить всех сотрудников Ученого комитета о находке.

В коридорах учкома было пустынно. Пушкарев открыл геологический кабинет, нетерпеливо подошел к столу, вынул из ящика кожаный мешочек, высыпал камни на белый лист бумаги, склонился над ними.

Он отобрал гранаты, полюбовался ими, завернул в отдельную бумажку и решил перебрать остальные камни. Их было много — целая горсть. Попадались здесь и обыкновенные бесцветные халцедоны. Может быть, потому Пушкарев не сразу понял, что прозрачный, слегка желтоватый камешек величиной с горошину — вовсе не халцедон, а самый настоящий алмаз. А когда догадался об этом, ему стало душно, он рванул ворот рубашки, потом схватил лупу. Грани горошины вспыхнули тлеющими радужными огнями.

— Октаэдр!.. — произнес он глухо, словно желая убедить себя, что этот восьмигранничек и есть алмаз. Стоял бледный, со стиснутыми зубами и глядел, глядел на прозрачную горошину. — Он, он… Алмаз… Самый настоящий! Вот так и происходят великие открытия.

Он осторожно высыпал кристаллики обратно в кожаный мешочек, обмотал его ремешком и положил на самую верхнюю полку, завалил образцами — алмаз есть алмаз, так надежнее — и бросился вон из кабинета: нужно немедленно рассказать обо всем Сандагу и Тимякову!..

ИНЦИДЕНТ НА ГРАНИЦЕ

Ветер мел песок по барханам. Они зашевелились, ожили, стали куриться, словно маленькие вулканы. Потом ветер набрал силу, заклокотал, погнал по степи длинные песчаные полосы, и все заволокло густой пылью.

Цирик[6] Тумурбатор отряхнул назойливую едкую пыль, протер покрасневшие от ветра глаза, прицелился и выстрелил последним патроном. Вражеский солдат со связкой гранат на спине упал. Тумурбатор окинул взглядом своих товарищей. Пограничники сидели на дне котлована с черными усталыми лицами, ослепленные бурей, изнуренные стремительным ветром. Хотелось пить, а фляги давно опустели. Песок залезал в нос, проникал в горло, вызывая приступы удушливого кашля. Каждый думал о том, что патроны и гранаты давно вышли, командир Ванган убит, а враги, точно скорпионы, ползут к котловану со всех сторон.

Командование взял на себя цирик Тумурбатор. Он стал во весь рост; ветер разметал его жесткие упрямые волосы, рвал полы шинели, а он сжимал в руках винтовку и глядел куда-то в красноватый сумрак поверх голов своих товарищей. За все время его службы на погранзаставе ни разу не было такого дерзкого нарушения границы. Их участок считался относительно спокойным. Враги редко рисковали идти там, где на многие километры простиралась безводная, безлюдная, бесснежная и зимой степь.

Попытка группы нарушителей обойти погранзаставу стороной окончилась неудачей. Тогда они решили прорваться силой, и хотя эта настойчивость врага не совсем была понятна Тумурбатору, он решил, что те не пройдут, пока жив хоть один пограничник. Нужно было продержаться до подхода подкрепления.

Он знал, что все они погибнут, и с тоской вспомнил отца, мать, дедушку Дамдина, родные горы Гурбан-Сай-хан, где прошло его детство и откуда он ушел в армию. Это далеко отсюда, на юге Монголии, в самой Гоби. Как уютно было сидеть вечерами у очага в кругу семьи, слушать рассказы отца о прежней жизни.

«Ты уже взрослый, — говорил отец, — и должен знать, как мы жили до прихода народной власти. За штуку зеленого кирпичного чая отдавали китайскому купцу барана, за пачку сахара — целый воз овечьей шерсти. Китайская фирма „Да-шин-ху“ каждый год перегоняла из Монголии к себе в Китай полмиллиона овец и семьдесят тысяч лошадей. Ну зато и расплатились мы с ними за все в Кяхте!»

Эту историю Тумурбатор знал хорошо: отец служил в народно-революционной армии Сухэ-Батора, часто в глухие зимние вечера рассказывал о том, как Сухэ-Батор с горсткой слабо вооруженных аратов разбил десятитысячную армию китайских гаминов — захватчиков.

В сундуке хранилась отцовская шапка «вольности и свободы», какую в ту пору носили командиры партизанских отрядов Сухэ-Батора.

Когда отец уезжал на пастбище, Тумурбатор украдкой вынимал ее из сундука и внимательно разглядывал. Это был шлем с красной звездой.

И ни разу Тумурбатор не отважился надеть шлем. В том краю, где он родился и жил, существовал обычай, по которому считалось: если ты уважаешь человека, то должен уважать и его шапку. Самым большим оскорблением было наступить на чужую шапку или перешагнуть через нее. Считалось, что это все равно что наступить на голову хозяина шапки.

А если ты уважаешь гостя, то, даже сидя за столом, надевай шапку.

Отец рассказывал, что шапку «вольности и свободы» носили, чтобы показать маньчжурам-завоевателям: монгольский народ поставить на колени нельзя.