Экспедиция идет к цели - [2]

— А здесь, на наших полках, есть заявки из того района? — еле скрывая обиду, спросил он.

— Должно быть.

— Хорошо бы их сейчас отыскать. Вдруг мы найдем уголь здесь, в кабинете, среди образцов! Тогда вам останется лишь разыскать заявителя… — горячо заговорил Пушкарев, и ощущение тайны снова овладело им.

Мысль, по-видимому, понравилась и Цокто.

— Как я сразу не додумался! — сокрушался он. — Не голова — железный котел!

Дня два Цокто разгребал образцы. Наконец вчера утром, крайне утомленный, он бросил на стол небольшой кожаный мешочек, а вернее, кисет, какие Пушкарев видел у многих монголов.

— Вот, только это! Угля нет.

Пушкарев высыпал на стол содержимое мешочка. Среди других камней вспыхнули в солнечных лучах крупные красные кристаллы. Александр сразу узнал их — гранат пироп, спутник алмаза!

Пытаясь унять дрожь в голосе, он спросил:

— Где в Монголии добывают алмазы?

Цокто изумленно округлил глаза:

— Алмазы?! Я геологию, может быть, и плохо знаю, но зато очень хорошо знаю Монголию: у нас нет и никогда не было алмазов.

— А вам известно, что пироп обычно сопутствует алмазам? Вот вам пироп. Найдите заявителя в Гурбан-Сайхане — и вы, возможно, откроете целое месторождение алмазов! Станете самым известным геологом.

Он следил за выражением лица Цокто, но монгол был спокоен.

— Если их не открыли до сих пор, значит, их нет и никогда не было, — рассудительно сказал он. — А имя заявителя здесь указано: Дамдин. Я даже припоминаю, как эти образцы попали в комитет. Пришел сюда парень, на границу, говорит, служить посылают, а эти вот камешки дед просил передать; вы обещали награждать заявителей — деду табак нужен. Звали парня, кажется, Тумурбатор. Да, да, я его хорошо запомнил. Большой такой, сильный.

— И вы послали табак?

— Конечно. Это же закон, а закон нельзя нарушать. Здесь и сомон[3] и баг[4] указаны, где он живет, этот старик. Я к нему поеду, расспрошу, раз тебе так хочется.

— А где находится этот Гурбан-Сайхан? — спросил Пушкарев.

— В Южной Гоби. Это горный район. Если выйти из Улан-Батора на верблюдах и все время идти, идти на юг, на десятый день пути увидишь восточную оконечность Гобийского Алтая — это и есть Гурбан-Сайхан, Южная Гоби. Всего каких-нибудь шестьсот километров. Дальше — граница с Китаем.

— А кто-нибудь из геологов бывал в тех краях?

— Нет, не бывал. Да и не нужно ее исследовать, Южную Гоби. Ехать далеко, бензина много надо. Людей мало, кто уголь добывать станет? Арат овечку пасет, коней пасет. Зачем ему твой уголь? У нас считается— землю копать грех. Как заставишь арата шахту рыть? Рабочие нужны — нет у нас рабочих и никогда не будет. Откуда им взяться? С неба упадут? Зачем Монголии геология? Хочешь полезные ископаемые искать — ищи возле Улан-Батора. Близко. Тут всё есть. И на севере есть. А Гоби не надо трогать. Я так думаю.

Пушкареву трудно было понять, дурачится Цокто или говорит всерьез. Такой уж характер у него. Этот монгол, лет двадцати пяти, костлявый, с ястребиным лицом и подстриженными ежиком волосами, чем-то был несимпатичен Александру, а чем, он и сам не мог понять. Иногда глаза Цокто казались неподвижными, немигающими, они становились в такие минуты кругло-желтыми, как у птицы. Он словно бы все время исподтишка наблюдал за Пушкаревым, оценивая его по-своему. И это было неприятно. А возможно, Пушкареву только так казалось?

Если бы ему самому удалось попасть в экспедицию! Он не ограничился бы расспросами этого арата Дамдина, он излазил бы все окрестности и нашел, нашел бы кимберлит!..[5] Да, да, это было бы выдающееся геологическое открытие. Алмазы в Монголии!.. Мир загудел бы, заволновался…

За всю ночь он глаз не мог сомкнуть. Ворочался на жесткой постели, вставал, ходил по номеру гостиницы, куда его поместили на жительство, глядел в окно, где смутно виднелись темные крылатые крыши какого-то монастыря.

Нужно попасть в экспедицию во что бы то ни стало! Цокто с такой задачей, как поиск кимберлита, не справится. Да и не станет он искать алмазы — не верит в них.

Пойти прямо к начальнику экспедиции Сандагу или к Тимякову, показать пиропы, заинтересовать?..

Пушкарев не сомневался в том, что и Сандаг и Тимяков, несмотря на крайнюю занятость делами экспедиции, с должным вниманием отнесутся к его сообщению.

Александр зачитывался книгами Тимякова о путешествиях по Монголии, радовался тому, что судьба свела его, рядового геолога, с выдающимся ученым-географом, учеником прославленного путешественника Петра Кузьмича Козлова, открывшего загадочный мертвый город Хара-Хото в песках пустыни Гоби. Да, именно отсюда, из Улан-Батора, вот уже много лет подряд Тимяков снаряжал экспедиции в далекую Гоби, в горы Монгольского Алтая или в тайгу Хэнтэя. Здесь зарождались все его дела, которые он потом описывал в своих книгах. Он в совершенстве владел монгольским, даже писал на нем научные отчеты. Он первым создал «Атлас Монгольской Народной Республики» на русском и монгольском языках, написал «Географию МНР».

Когда Пушкарев ехал в Монголию, то ему казалось, что он будет встречаться с Тимяковым чуть ли не каждый день. Но за восемь месяцев жизни в Улан-Баторе он видел знаменитого географа всего два раза. Первый раз — когда во двор Ученого комитета пришел караван из далекого Южногобийского аймака. Верблюды лежали на земле, погонщики снимали с них тюки. У юрты, поставленной посреди двора, стоял высокий человек в полушубке и островерхой каракулевой шапке и разговаривал, должно быть, с хозяином каравана, сухощавым, остролицым монголом в стеганом халате и волчьем малахае.