Экспедиция. Бабушки офлайн - [9]
— Сие нерелевантно, — и снова надолго ушел в себя.
Стены Мишкиного зала поблекли, рисунки на обоях вспучились и поплыли-поплыли… Когда Стариков вновь открыл глаза, то обнаружил себя на привычном месте — в кресле-качалке. Поизучав некоторое время сложный рисунок трещин в побелке на потолке, Лешка попытался поднять отяжелевшую голову. Шея мучительно заныла (как и всегда после избытка самогонных впечатлений), обостренный болью слух выловил из серой духоты мурлыканье Сланцевской кошки. Со стороны застекленного балкона доносились еще какие-то булькающие звуки. Лешка встал и, качаясь, долго выбирал, куда пойти — в сторону туалета или балкона. Последний вариант победил: Старикову было душно и любопытно.
Он с трудом преодолел сопротивление распухшей за зиму оконной створки и высунул больную голову навстречу весенней ночи.
— Ты видел? Нет, ты видел!? — тотчас услышал Лешка возбужденный голос Сланцева. Стариков и не знал, что можно так громко говорить шепотом: каждое слово отчетливо долетало до пятого этажа, где стоял полупьяный фольклорист. — Бабах! И нет стекла. А!? И где я только этот булыжник раздобыл? Нет, ты видел!?
Спустя считанные минуты, все действо повторилось на диване, напротив которого испуганно раскачивалось пустое старое кресло. Лешка не верил собственным глазам: Сланцев, всегда такой спокойный и благообразный, махал перед его лицом изрезанными, окровавленными руками и с неописуемым восторгом описывал свой двенадцатый подвиг.
— Идем, смотрим: витрина светится! Ну тот супермаркет, что через дорогу, ты же видал его, Лешка, да? И вот раз — в руке сам собой булыжник оказывается! Веришь, нет? Ну ты же всей этой чертовщиной занимаешься, про оборотней-колдунов постоянно записываешь. Вот и тут то же самое — чудо живое-настоящее: булы-ыжник! А витрина-то, зараза такая, так и светится!..
Светились и веселые глаза подвыпившего Сланцева, который, обмотав руки окровавленными полотенцами, всё никак не успокаивался. Порезы на его руках, как выяснилось позже, — следствие неудачного падения на осколки от той же злосчастной витрины, «теплым, мягким светом приманившей к себе свободолюбивую душу поэта».
Почти протрезвевший Стариков сначала вглядывался в совершенно счастливую рожу Мишки, затем перевел взгляд на сияющее отраженной радостью квадратное лицо рыжего. А потом загоготал, как свадебный конь, — на всю комнату, да так, что в соседней квартире кто-то глухо выматерился и шумно перевернулся на другой бок.
— Юрка, — представился рыжий и протянул руку Лешке. Тот ее пожал, хотя чувствовал, что с этим парнем нужно держать ухо востро: кто знает, какая еще сногсшибательная идея может родиться в его лохматой голове.
— Так вы что — целый вечер квасили вместе и еще не познакомились? — удивился Сланцев. — Да это такой чел, Лешка. Ми-ро-вой! И шофер, и телемастер, и фотограф — закачаешься, одним словом. Вот бы нам его в экспедицию, а?
Рука Старикова, которая вознамерилась опрокинуть очередную порцию самогона, замерла на полпути и медленно поставила рюмку обратно на стол.
***
— И чё: правда, что ли, есть эти оборотни? Сам-то веришь во все это? — мировой чел, фотограф и телемастер с большим интересом разглядывал Старикова. Лешка не любил, когда его рассматривали и расспрашивали: обычно роль исследователя и субъекта он играл сам.
За окном мутными серыми зефирами проплывали утренние облака. Голова раскалывалась. На диване сидел молчаливый и хмурый Сланцев с перебинтованными руками. Пробудившись, они битых полчасаобыскивали квартиру в поисках обезболивающего и нашли-таки пару таблеток анальгина, завалявшихся в кармане старой сумки супруги Мишки. Найденное скормили хозяину квартиры, который без прежнего восторга вспоминал содеянное ночью и страдальчески морщился, косясь на бинты.
— У меня, господа и товарищи, скоро Катька с сыном вернутся. Она у тещи до девяти обещала проторчать, а время — полдесятого. Воленс-ноленс1, как говорили древние латиняне, но вымётываться вам надо, — сказал Сланцев и… улыбнулся. — А все-таки здóрово вчера, да? Вдребезги! Я и сам от себя такого не ожидал!
Стариков в ответ театрально закрыл лицо руками.
— Ну все-таки — ты говоришь, что уж лет пятнадцать про колдунов всяких расспрашиваешь, — продолжал гнуть свое Юрка, совсем не слушая Мишку. — Ну и что: есть они у нас в области или нет?
— А ты поехали с нами летом — там все и узнаешь! — повторил свое щедрое предложение неугомонный поэт к крайнему неудовольствию Старикова.
— Эх, давай-ка еще по одной и разбредемся, — распорядился рыжий. — А то ведь твоя жена меня не любит, это факт.
— Не любит, — подтвердил Сланцев и побежал на кухню за стратегическим запасом. Оказалось, что Мишка и рыжий знают друг друга чуть ли не с детского сада: вместе на горшках сидели — причем не в имплицитно-метафорическом (как решил, было, Стариков), а в буквальном смысле.
— В одной группе воспитывались — детсад «Медвежонок» назывался! — свидетельствовал шофер и фотограф.
Лешка пить отказался: с одиннадцати у него по расписанию значились две лекции и одно практическое.
— Все-таки тяжела судьба вузовского преподавателя: по субботам — работать, — философически заметил Сланцев, закусывая тещиным огурцом.
