Экспедиция. Бабушки офлайн - [69]

— Мне она тоже приглянулась, — говорил ИП, бодро стартанув от крыльца к школьным воротам. — Такое ощущение, что там сосредоточились все наши лучшие информанты — за все поездки и все годы.

— Котерев вон уверяет, что такая экспедиция больше уже не повторится, — отозвался Сланцев, чтоб поддержать разговор.

— Тут две грани: каждая поездка и впрямь уникальна. Но на определенном уровне ты словно проходишь одну и ту же дорогу, играешь одну и ту же роль…

— Партию, — подсказывает Стариков.

— Партию, — подтверждает Шахов. — Фигуры как будто одни и те же, и комбинации похожи, а в итоге, в целом — складывается уникальная картина.

— Посмотрите, — шепчет Будов. — Астрадамовка вся как на ладони.

Фольклористы остановились на самом высоком месте Озерной — естественном возвышении, с которого было видно полсела; даже часть пруда синела через асфальтовую дорогу.

— Звездное название у села. Astrum — звезда по-латински, — размышляет вслух Сланцев.

— Звезды тут замечательные, — Стариков вспоминает «Оду Хабблу» и огненный шар, поднявшийся со стороны сельского кладбища. — В городе таких не увидишь.

— Смотрите, сколько заброшенных домов! — указывает рукой ИП. — И так — почти в каждом селе. Вымирает потихоньку сельская культура. Жалко, конечно.

— В городе тоже есть что изучать… — напоминает Стариков.

— Выше крыши, — кивает экспедиционный командир. — В городе много чего интересного, но это, — Иван Петрович глазами обводит лежавшую перед ними Астрадамовку, — этого уже не вернуть. Это действительно никогда уже не повторится.

— Тут раньше кладбище было! — вдруг объявляет Петька и косится куда-то направо. — Да и тут, слева, полно… мертвых.

— Тебе местные рассказали? — интересуется Шахчик. — Да, вполне возможно. Кладбища появляются и исчезают, на их месте строятся дома, а потом там, где стояли избы, снова роют могилы. Круговорот жизни и смерти в природе.

— А я вот в старости, на пенсии, хочу в село переехать — куда-нибудь в глушь, на лоно природы! — Лешка решает увести разговор подальше от опасной темы покойников и кладбищ.

— И я с тобой! — поддерживает его Сланцев. — Поселимся в соседях. Я буду самогон гнать, а ты заезжим фольклористам про нечисть сказывать.

— Ну а я тогда — местным дружкой заделаюсь! — улыбается Шахов. — Свадьбы по всем канонам проводить буду — и с рукобитьем, и с выкупом, и с продажей постели, и с поисками ярки… А ты, Петь, чем займешься?

— Я людям предсказывать стану. Просьбы от мертвых передавать, — серьезный голос Будова так контрастирует с интонацией остальных, что Лешка закусывает с досады верхнюю губу.

— Тоже дело! — одобряет ИП. — Тут, кстати, неподалеку — в Большом Кувае жил один предсказатель — со всей округи к нему ездили. Ерошкиным звали. Записывал о нем, Леш?

— Ага… — Стариков не знает, как повернуть беседу в русло понейтральней. — Кое-что о нем нам рассказывали… Ух ты, Петь, это не наша ли баба Катя к нам навстречу катится?

Будов приставляет ладонь козырьком ко лбу:

— Она, родимая. Прощаться ковыляет.

— Ты про нее говорил мне, Леш? — любопытствует Шахчик.

— Про нее. Это мой экспедиционный ферзь. Лучшая из лучших!

На Арсеньевой — прежний цветастый халат, но на голове — черный, траурный платок. В руках она несет желтый пакетик.

— Собрались уж? — улыбается бабушка, и Стариков незаметно вздрагивает от отдаленных колебаний пространства по бокам. — А я вам пирожечков в дорожку напекла. Чать, по дороге есть захочете — вот и вспомните. И меня старую помяните добрым словом, и… Ванечку маво.

— Обязательно, баб Кать! — Будов берет из ее рук желтый пакет. — Мы вот пришли, чтоб с Озерной и с Астрадамовкой попрощаться…

— А вы не прощайтесь! — торопливо перебивает его Лешкин ферзь. — Вы так — досвиданькайтесь. Чтобы назад вернуться. Ведь вон Оленька обещала, что вы в следующем году навестите бабу Катю. А я ждать вас буду!

— Приедем, конечно, приедем! — горячо говорит Стариков и обнимает старушку. У него это выходит так естественно и так хорошо, что все улыбаются.

— Вот и славно, вот и хорошо. Я бабе Поле от вас привет передам. Она вчерась приходила вечером: «Ты, говорит, ребятёшкам, скажи, чтоб Полину Павловну не забывали! И Юрке скажи, и Лешке». Я вот вам говорю.

— Простите, — интересуется ИП, у которого не вовремя просыпается исследовательский зуд. — Тут вот, говорят, раньше кладбище старое располагалось?

— Где? За пригорком-те? Да нет вроде: отродясь дома там стояли. А кто говорит-то?

Шахов поворачивается к Петьке с немым вопросом в глазах.

— А-а… — задумчиво тянет бабушка и понимающе щурится в сторону Будова. — Может, и были там кладбища. Давным-давно — щас уж и не вспомнит никто. Мои родители — и то бы не сказали. Но раз говорят — значит, точно всё так и было.

Она замолкает, и взгляд ее медленно скользит по селу — поворотам улиц и пригоркам, колонкам и покосившимся заборам, крышам изб и следам от колес автомобилей. Лешка изо всех сил сопротивляется, но не может удержаться и на несколько секунд соскальзывает на другой уровень — иной ракурс восприятия…

Астрадамовка вглядывалась в них серыми окнами домов, измученными от грудной боли глазами тети Марины Рядовой (там, в глубине избы, за темно-желтой занавеской); на них отовсюду смотрели очки-аквариумы Шута-Карасева; откуда-то издалека доносился игриво-озорной смех Зои, одолжившей мясорубку для картофельного бунта; гремела одинокая колонка сельского клуба; шелестели тополя Арсеньевской избы, и им вторили лепестки синих полевых цветов, оставленных на могиле-кровати.