Экспансия - [49]

Глава 8

Из крови, пролитой в боях,

Из праха обращенных в прах,

Из мук казненных поколений,

Из душ, крестившихся в крови,

Из ненавидящей любви,

Из преступлений, исступлений –

Возникнет праведная Русь.

Я за нее за всю молюсь

И верю замыслам предвечным:

Ее куют ударом мечным,

Она мостится на костях,

Она святится в ярых битвах,

На жгущих строится мощах,

В безумных плавится молитвах.[1]

Ростислав Мстиславич был в гневе, плохо сдерживаемая ярость буквально клокотала в нём. Мало того, что захват великокняжеского смоленского стола провалился, так его сыновец (племянник) посадил свои смердьи полки в лодьи и поплыл с ними на восток, вверх по Днепру. Но окончательно его добило сегодняшнее известие о предательстве собственных бояр, сбежавших к смоленскому князю. Их и выжило – то всего с гулькин нос – меньше десятка, остальные погибли под стенами Ильинского конца. Здоровых дружинников тоже мало – семь десятков, и как, спрашивается, с такими ничтожными силами воевать с Владимиром? Придётся срочно горожан с окрестными смердами (по примеру ненавистного Владимира) исполчать, чай хватит сил отсидеться в осаде, если не за городским частоколом, то за крепкими дубовыми стенами детинца. О сражении в открытом поле Ростислав Мстиславич даже не помышлял. Его последней надеждой был вяземский князь Владимир Андреич, а точнее, дорогобужский князь до самого последнего момента надеялся на помощь, вроде как обещанную владимиро – суздальскими князьями.

Не прошло и трёх суток с момента отплытия из Смоленска, как речная флотилия дошла до Дорогобужа. Галеры были способны и за день добраться до места назначения, но их сдерживали не такие проворные суда сопровождения.

Действовали мы в наглую. О силах располагаемых дорогобужским князем нам было доподлинно известно из сообщений, переметнувшихся на нашу сторону дорогобужских бояр.

Плацдарм внезапным наскоком заняли ратьеры, двигавшиеся все это время параллельно судовой рати вдоль берега Днепра. Пехотинцы, прикрывшись корабельной артиллерией и стрелками, сразу с нескольких галер стали высаживать десант прямо на городской причал в районе его южной окраины поодаль от городских стен окольного города. На бревенчатый помост, гремя железом, бойцы спрыгивали с мостков целыми взводами. Под их весом причал угрожающе раскачивался.

Десантирующиеся с галер подразделения сразу же устремлялись к портовым амбарам и начинали там укрепляться. За исключением редкого и неэффективного навесного обстрела из луков, иных, каких – либо агрессивных поползновений со стороны города, мы так и не дождались.

Вслед за галерами, описывая плавную дугу, к берегу стали подходить грузовые дощаники. Рулевые кораблей всем телом упирались в рукоять руля, выставляя рулевое перо под углом к речному течению. Поднявшийся ветерок стал надувать, хлопать парусами и кренить дощаники на левый борт. Опытные купеческие экипажи судов быстро спустили паруса, а гребцы стали налегать на вёсла. Один за другим дощаники стали въезжать носами в травяную кромку пологого берега.

«Посошный» полк сгружал с дощаников обоз, прочие припасы и обустраивал защищённый лагерь, обнося его рогатками под руководством «стройбата». Три строевых полка растекались по равнине вокруг города, окружая его по всем правилам «ромейской» военной науки перегородив все дороги и тропы – соорудив на скорую руку некое подобие циркумвалационной и контрвалационной линий.

Полковники, комбаты, ротные на взмыленных лошадях скакали галопом между своими частями, направляя деятельность пехотинцев в нужное русло. А я, в компании конных дружинников, в течение всего дня, напряжённо следил за городскими воротами. Все ожидали вылазки горожан, но она так и не случилась.

Дорогобуж возвышался на левом берегу Днепра, был окружён рвом и земляным валом с кольями и брусьями. Город был деревянным, за исключением главной городской церкви. Детинец князя располагался на вершине холма, высотою двадцать метров, в самом центре города и тоже был обнесён деревянной стеной. Внутри города имелись хорошо укреплённые боярские хоромы, ныне, по большей части, опустевшие.

По сообщениям перебежавших на мою сторону бояр выходило, что Ростислав Мстиславич располагал, как показалось моим воеводам, значительными для обороняющейся стороны силами: семью десятками дружинников и двумя тысячами ополченцев, собранных не только из числа горожан, а со всего удела. Меня эти цифры не очень впечатлили, но я предпочёл перестраховаться.

– Государь, надоть град сей брать «облежанием», – на военном совете вещал воевода ратьеров Злыдарь. – Если верить боярам – перебежчикам, запаса еды в городе хватит не больше, чем на месяц. Начнётся голод – сами нам врата отворят, некуда не денутся.

– Влюбятся и женятся, – произнёс я вслух, вдруг вспомнив слова одной песенки.

– Ась? – не понял моего юмора Злыдарь.

– Так присказка одна, не обращай внимания, – стёр улыбку с лица и, придав ему серьёзный вид спросил. – Я так и не понял, зачем нам целый месяц ждать у моря погоды, почему не хочешь штурмовать?

– «Ждать у моря погоды …», – задумался о чём – то своём Злыдарь, – хорошо сказано! Ты ведь государь сам слышал, если эти дорогобужские бояре не завирают, что силы у Ростислава очень большие, две тысячи ополченцев вооружил. Немногим меньше, чем у нас, но их вои будут сидеть в обороне, а наши лезть на стены! Поэтому мой вывод таков – брать Ростислава надо токмо «облежанием», на измор. Ну а, ежели, они вздумают за стены выйти – так ещё лучше, твоя дружина, государь, их мигом всех раскидает! Но сам понимаешь, на конях на стену не залезешь.