– Похоже на то! – ответил я дядьки.
Стоило лишь объединённой рати Ростислава Мстиславича пересечь километровый рубеж, отделяющий его от нашего строя, как стоявшие по центру 12–фунтовые орудия «выплюнули» картечные гранаты, дружно и громогласно взорвавшиеся в рядах «чело» противника. Перепуганная применением неведомого доселе на Руси оружия накатывающая пехота резко сбавила темп наступления, практически остановившись.
«Шутихи» Владимира оказались на редкость смертоносны, подумал Ростислав Мстиславич, одновременно подавая знак всей своей конной рати перейти с шага на рысь, не дожидаясь своей забуксовавшей пехоты. Князь намеривался обогнуть пехотную линию Владимира и врубиться в боярские отряды, уступающих в численности союзникам.
Оторвавшись от пехотных сотен центра, конные «крылья» продолжали плотными колоннами двигаться по фланговым коридорам. Они явно не желали ввязываться в бой с пехотой, намереваясь обогнуть её по краям. А мне же нужно было обратное, чтобы противник атаковал именно моих пехотинцев, а не резался почём зря с боярской «ездовой ратью». Пушки были равномерно распределены по всему фронту и перетаскивать их на фланги или в тыл было уже поздно.
– Перемога! – громко крикнул своему дядьки. – Срочно уводи отсюда подальше всё наше конное войско!
– Зачем, княже? Счас сшибка с Ростиславом будет!
– Это приказ! Скачите обратно в сторону Гнёздова. Погонится Ростислав за вами – и хрен с ним, мы тогда с его отставшей пехотой разберёмся. Помнишь, план боя накануне обсуждали?
– Да, княже!
– Вот, поэтому действуй по варианту «В»! Уводи за собой Ростислава. Если он за вами не погонится, а займётся моей пехотой, то выжди из засады время, пока он хорошенько не завязнет в наших построениях, и по сигналу ракеты ударь по нему. Исполняй, боярин!
– Слухаю, княже! – с явной неохотой подчинился дядька моему приказу.
А сам я, не теряя времени даром, спрыгнув с коня, и побежал в расположение стоявшего напротив меня 3–го батальона. Со мной увязались несколько телохранителей, два вестовых и трое сигнальщиков.
Вскоре над третьим батальоном по флагштоку поднялся условный сигнал, означающий, что князь принимает командование всеми батальонами на себя.
Конница союзников, увидев быстро удаляющиеся от них боярские конные отряды, в замешательстве стала тормозить. И окончательно остановилась на расстоянии где – то полукилометровой отметки от моей пехоты, как раз находясь на дистанции эффективного огня дальней картечи, ею было заряжено сорок 3–фунтовых единорогов. По флагштоку взвился новый сигнал, и пушкари центральных батальонов начали выкатывать заряженные дальней картечью орудия чуть вперёд, при этом разворачивая их по направлению на остановившуюся конницу. Заодно немного усилил свой левый фланг, за счёт центра, успев перенаправить туда до 2/3 всей своей 3–фунтовой артиллерии.
А в это время смоленские ополченцы, подгоняемые сзади новгородцами, наконец, двинулись вперёд, весьма приободрённые зрелищем сбежавшей с поля боя моей конной рати. Чтобы охладить пыл разгорячённых азартом пешцев противника, 12–фунтовые единороги ещё раз дружно пальнули по ним, опять введя их во временный ступор.
Огонь 3–фунтовыми орудиями, я пока не открывал, ждал, как в этой ситуации поведёт себя дорогобужский князь – будет ли атаковать мою пехоту или погонится за боярами. Через несколько минут конница неприятеля вновь начала брать разбег, немного сместив угол атаки – теперь было видно, что они нацеливались на мои крайние батальоны.
Зрелище накатывающей на пеший строй вражеской кавалерии, с копьями наперевес в одной руке и с червлёными каплевидными щитами в другой, резко подняло у всех уровень адреналина.
Пикинеры, в передних двух шеренгах, стояли довольно разряженным строем, готовые впустить в свои ряды отстрелявшуюся артиллерию. Поэтому железные упоры своих щитов в землю они пока не вгоняли, но в боковые прорези щитов уже были вставлены грозно торчащие длинные копья.
Я дал отмашку сигнальщику и трубачу. Слитно громыхнуло четыре десятка орудий и четыре сотни тяжёлых чугунных пуль дальней картечи с визгом врезались в конницу.
Перед тем, как облака пороховых дымов окутали батальоны, я увидал, как фонтанирующие кровью кони начали замертво падать, спотыкаясь на ровном месте. Другие, раненные животные, взвивались на дыбы, скидывая седоков и становясь полностью неуправляемыми, начинали шарахаться по сторонам и сбивать с пути своих соседей. Дружинники, раненные и мёртвые, сыпались на землю как перезрелые плоды, ломая себе кости.
Несмотря на эту ужасную картину, я был счастлив, картечь сделала своё дело. До последнего момента сомневался в её эффективности, так как опыт обращения с подобными снарядами приобрёл только здесь, в этом времени. Хотя испытательные стрельбы, проводимые ещё осенью, внушали оптимизм. Они показали, что на дистанции в шесть сотен метров почти половина пуль дальней картечи с железным поддоном поражали цель. Но учения учениями, а реальный бой всё расставил по своим местам.
Ростислав Мстиславич в самом начале боя мог воочию наблюдать, как «шутихи» княжа разили своими взрывающимися прямо на лету железными кругляшами медлительную пехоту, а потому он небезосновательно рассчитывал, что на скорости, против всадников, этот трюк у Владимира не выйдет. Но и здесь Владимир, это сатанинское отродие, выкрутился и выстрелил теперь уже в его конницу новыми зарядами – мелкими железными осколками.
