Экскурсия - [22]

— Ну, кабы там так же кормили… — ответил я, кликнул человека и продиктовал ему эпическое меню в пяти частях, с прологом и эпилогом. Эпитафией, поправил меня эльф. Ни один хоббит еще не умер от обжорства, гордо заявил я. Кто-то же должен быть первым, парировал Келеборн.

Моря видно не было. Я не смотрел вниз, но эльф сходил к парапету, пока мы ждали ужина, и доложил, что внизу видно только всякую подсветку и ее отражение в Нурнене. За пределами светового поля даже эльф ничего не мог разглядеть. Я предложил в качестве увеселения сходить после ужина в подвал и поискать там главный рубильник или кабель. Посмотрим, как тут в темноте. Когда Келеборн осознал масштаб идеи, он, по-моему, вспомнил, что был королем и нес ответственность за целое племя — и с сожалением отказался от моего предложения.

— Представьте, Рэнди, что тут начнется… Они все друг друга подавят. И потом, лифты… Они же остановятся, а вы не взбежите на тридцать этажей. Не стоит. Слишком опасно.

Тут подали закуски, и мне стало не до великих идей. Келеборн не столько ел, сколько глазел по сторонам. Его внимание приковывала самая толстая айзенгардка, нарядившаяся в очень маленькое черное платье. Бока у ней свисали тремя складками каждый. Келеборн собрался сказать какую-то гадость, но я его опередил, упомянув беконные породы вкусных животных, широко распространенных в Средиземье. Потом мы стали смотреть варьете топлесс. По-моему, режиссер этого дела сам был топлесс — «задниц без головы». Келеборн сказал, что как-то в Эдорасе лет двести назад видел цирк с собачками и мартышками, и ему понравилось больше. Кроме того, он заявил, что раньше никогда не понимал, почему люди так падки на эльфинь, а браков между женщинами и эльфами не отмечено. Теперь же ему все стало ясно. Мне-то давно все было ясно, поэтому я больше смотрел в тарелку. Шерсть, стало быть, дыбом, а больше ни-ни…

Когда эпилог из восьми сортов мороженого с орехами, сиропами, фруктами и шоколадами все-таки подошел к концу, я почувствовал себя надутым аэростатом. Меня распирало во все стороны, и казалось — подуй сейчас ветерок, и я плавно взлечу над крышей, а потом сяду в центре озера и закачаюсь на волнах. Но ветра не было никакого, воздух стоял вокруг, как стена, свет и табачный дым создавали впечатление подпола, а не открытого места. Келеборн смотрел ехидно и ел только фрукты и мороженое, к которому я успел его приохотить.

— Ну что, пройдемся вокруг озера? — поинтересовался Келеборн. — Сславные ххоббитцы любят ссмотреть фейерверки?

— Меньше читайте исторической макулатуры, — мужественно сказал я, встал и чуть не рыгнул. — Пойдемте. А то тут атмосферка — хоть топор вешай.

Мы спустились на скоростном лифте — мне показалось, что желудок мой задержался в ресторане, а теперь вот-вот догонит и хлопнется мне на голову. В момент приземления я сел. Келеборн с преувеличенной натугой поставил меня на ноги и погнал на набережную.

Там было так же светло, людно и шумно, как в «Валиноре». Торгующих не убыло, зато появился специфический ассортимент и вечерний набор услуг. К людям приставали сильно. Нас, к счастью, не трогали — может быть, потому, что глаза Келеборна светились ярче всей этой фотонной помойки, а может, потому, что он многозначительно поигрывал хлыстиком. Я опасности не представлял, но и интереса, видимо, тоже.

Так мы прошли с милю. Выбрав местечко, где толпа почему-то оказалась пореже, Келеборн забрел в воду по пояс. Он постоял, поболтал в озере рукой, понюхал воду, попробовал, сплюнул и вышел на берег. Что-то ему очень не понравилось. Он погрустнел, перестал язвить в ответ на мои подколки, запел что-то на неизвестном языке — пел он обычно на Синдарине, это я понимал, нахватался от Трофи. То есть, конечно, не смысл понимал, а на каком языке. Но это было что-то еще, более протяжное и гнусавое, если такие понятия вообще применимы к эльфийскому пению. Меня тоже охватила тоска, явились видения темной звездной ночи, эльфийских хороводов в дремучих лесах… Я брел, спотыкаясь и колыхаясь, ничего не соображая, пока эльф не сжалился и не сдал меня проходившему мимо экскурсоводу. Тот как раз вел группу с купания в отель. Вместе с айзенгардцами я был доставлен, отведен и с поклоном засунут в номер. Там я сразу лег, полежал с полчасика на ковре, потом позвал коридорного и велел вытащить диван на лоджию. Тот не удивился, видимо, просьба была стандартной. Удивился он, когда сдвинул диван, и из угла посыпались-покатились мои матомы. На лоджии я заткнул уши ватой, опустил наружные занавески, хлопнулся на диван и заснул.

* * *

Следующий день был не лучше и не хуже, но гораздо жарче. Эльфа и того проняло: вместо овсянки он заказал мороженое. Мы сидели и лежали то в его номере, то в моем, то расползались по ваннам с холодной водой. По радио предупредили, что температура воды в Нурнене 34 градуса, а воздуха 38 в тени. Разговаривать не хотелось. Когда плавятся мозги, то дела затертых эпох малоинтересны.

Наступивший вечер принес некоторое облегчение: во-первых, подул слабый ветерок с Запада. Стало можно дышать без кондиционера. Во-вторых, Келеборн оживился, вышел из транса и напевал какие-то игривые песенки, отказываясь переводить. В-третьих, за ужином экскурсовод всем напомнил, что дальше мы поедем на слонах, а автобус вернется в Минас Тирит через Мораннон. Я поинтересовался, как седлают мумака. «Дунаданец» любезно объяснил, что наверху слона укреплена беседка с подушками, в которой можно сидеть… и лежать, добавил он, измерив меня взглядом. Сзади слона прицеплена тележка, в которой спят. Или едут все время те, кого укачивает на мумаке. Слон выдается на двоих, к нему прилагается погонщик, который его кормит, чистит и направляет. Остановки в оазисах. Крыши тележек — это солнечные батареи, обеспечивающие постоянно доступ к холодным напиткам и блюдам. Выезжать хотели в полночь.