Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - [131]

Последовал обычный обмен приветствиями, первыми впечатлениями о гостиничных номерах, о перелете через океан, и наконец Финкель заметил, что им пора двигаться. От «Лидо Эксельсиор» до фестивального киноцентра было всего два квартала, но у дверей отеля их ожидали четыре лимузина.

Они обогнули киноцентр и пошли к запасному выходу, чтобы избежать встречи с толпами поклонников, которые теснились за кордоном полицейских, оцепивших стеклянные двери главного входа. Их вышел приветствовать Сисмонди и пригласил в свой кабинет на бокал шампанского.

Вскоре появился помощник Сисмонди и повел их через коридор в зрительный зал. На сцене другой помощник Сисмонди представил каждого зрителям, которые устремили на них восторженные взоры и приветствовали аплодисментами, когда они спустились вниз и заняли свои места в первом ряду — сначала Финкель с женой, потом Мерри с Хью Гарднером, и наконец Гарри Клайнсингер, чье имя было встречено бурей аплодисментов. Он сел в кресло, но аплодисменты не смолкали. Он опять встал и, словно дирижер симфонического оркестра, предложил остальным тоже встать. Что и было сделано. Потом они расселись, свет погас и на экране вспыхнул первый кадр «Только ради денег».

Мерри уже видела эту ленту трижды. Клайнсингер и Финкель — больше десяти раз. Она сидела и не могла дождаться, когда картина закончится и она сможет выкурить сигарету. Сначала ей было интересно следить за тем, как реагирует зал на смешные места. Раздавался хохот. Она заметила, что Клайнсингер безмятежно развалился в кресле, закрыл глаза и то ли дремал, то ли мысленно прокручивал новый фильм, который рождался в его голове между вспышками смеха в зале. А потом Мерри забавлялась тем, что читала французские субтитры, которые ей показались неудачными — слишком невыразительными и краткими. Она недоумевала, почему субтитры были на французском. Это же Италия! Она обратилась к Гринделл у за разъяснениями.

— Французский — международный язык, — зашептал он. — К тому же, какая разница! Большинство зрителей все равно понимают английский.

Когда началась сцена погони, Мерри во все глаза смотрела на себя на экране — как она срывает с груди лифчик — и удивилась, услышав несколько свистков из зрительного зала. А потом гром аплодисментов. Клайнсингер перегнулся через Гриндслла, чтобы ободрить ее.

— Не огорчайся, — сказал он. — Ты им нравишься, малышка!

Мерри хотела надеяться, что он прав. Во всяком случае, она была рада, что в зрительном зале темно и никто не может заметить, как она покраснела.

Когда фильм закончился, в зале раздались крики одобрения и аплодисменты. Они подождали, пока зрители покинут зал, а потом через служебный выход пошли в кабинет Сисмонди. Так они смогли избежать столпотворения в отделанном мрамором фойе киноцентра. Они посидели у Сисмонди, выпили еще шампанского. Клайнсингер, похоже, был очень доволен. Финкель сиял. Непонятно только, о чем думал Гарднер. Всегда было трудно сказать, что у него на уме. Он никогда не снимал непроницаемой маски утонченного интеллектуала. Поэтому Мерри была немало удивлена, когда он поднял бокал и произнес тост в ее честь:

— Не знаю, говорил ли тебе, но я должен ото сказать. Ты играла отлично. Просто отлично. Я уверен, у тебя и дальше все будет о’кэй.

— Спасибо, — только и сказала Мерри.

Когда толпа немного рассеялась и можно было спокойно выйти на улицу, они отправились к служебному входу и вышли к каналу, где их уже ждал катер-такси, чтобы отвезти во Дворец дожей.

Лодка плавно заскользила по водной глади канала и, чуть отъехав от киноцентра, свернула налево и выплыла на простор лагуны. На черной поверхности воды мерцали огоньки, катер танцевал на волнах, поднятых проезжающими мимо другими катерами. Оказавшись вблизи собора Святого Марка, они миновали гавань с роскошными частными яхтами — на регистрационных табличках яхт значились почему-то панамские порты приписки, — которые, похоже, были обречены стоять тут на приколе целую вечность. Такси причалило к пирсу Собора, матрос накинул швартовой канат на железный пенек, а водитель тем временем заглушил мотор, чтобы дать возможность подтянуть лодку к pontile[30]. Они вылезли из катера и прошли сквозь толпу зевак по узкому коридору, который был огорожен турникетами и охранялся полицейскими.

У входа во Дворец дожей их встречал мажордом в старой венецианской ливрее. Он держал длинный жезл с золотым шаром сверху, а венецианские полицейские в диковинных мундирах салютовали им, когда они шли под невысоким порталом массивных железных ворот.

Пройдя буквально несколько метров по сводчатому проходу, они вдруг оказались во внутреннем дворике, запруженном людьми и освещенном масляными лампами, мерцавшими под сводами арок в вышине. Под одной из арок был накрыт длинный стол-бар, и Гринделл пошел за напитками. Слуги в ливреях ловко маневрировали в толпе с большими серебряными подносами, на которых высились горки бутербродов. Никогда в жизни Мерри не видела ничего подобного. Это было великолепное зрелище.

Вообще-то здесь было ужасно скучно, но необычная обстановка и блистательная публика поразили воображение Мерри, и она с восторгом разглядывала прогуливающихся гостей, прислушиваясь к их разговорам и обращая внимание на то, как они едят, пьют, смеются. Время от времени ее представляли синьору или месье такому-то, или герру фон дер оттуда-то. Все говорили одно и то же: что они рады с ней познакомиться и как им понравилась се игра, а она в ответ их всех благодарила за добрые слова. Потом они отворачивались, забыв о ней, и обращались с аналогичными восклицаниями к Гарднеру или Клайнсингеру.