Экономика творчества в ХХI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий - [120]

* * *

Конечно, подавляющее большинство студентов-искусствоведов учатся не по ведущим программам. И многие из них (но и прочие тоже) сталкиваются со средой, в которой оседает все зло, поражающее академические круги в целом. Первое – это сокращение штата пожизненных профессоров и перевод преподавателей на неполный график работы при найме временных учителей, которым, по словам Линды Эссиг, много лет преподававшей в Институте дизайна и искусств Гербергера Университета штата Аризона, «серьезно недоплачивают». И это вредит не только преподавателям, но и учащимся. «Особенно непростительно, – сказал Эссиг, – что этих преподавателей на полставки отправляют вести выпускные курсы». Столь же непростительно, добавила она, заставлять их преподавать в магистратуре. Что касается последних, то она сказала: «Студенту нужен трехлетний курс работы с серьезным профессорско-преподавательским составом. Учителям на полставки здесь не место». Школы, которые не проявляют лояльности к своим сотрудникам, не получат ничего взамен. Когда мы разговаривали, Эссиг как раз уволила одного из преподавателей – обязательного, кстати, курса – прямо в середине семестра.

Когда учебные заведения нанимают сотрудников буквально на семестр, они не особо к ним присматриваются, если делают это вообще. Один художник, преподающий в известной нью-йоркской школе искусств, рассказал, что недавно взял курс, опять-таки в середине семестра, потому что студенты были в таком ужасе от педагогического уровня своего прошлого преподавателя, что буквально выдворили его из класса. Сама школа ни за чем не следила. Что касается тех немногих оставшихся штатных педагогов – по одному-двум на всю кафедру, – их вся ситуация сильно перегружает, поскольку именно им приходится принимать и контролировать этих «бесконечных наемников». И особой альтернативы в нынешних условиях нет. Другой художник рассказал мне о подруге, которая с радостью заняла должность, обещавшую ей бессрочный контракт, в муниципальном колледже. В ее обязанности входило ведение пяти курсов в семестр – четыре из которых считаются сложными, – и для некоторых из них ей не хватало квалификации.

Но переход к временным сотрудникам является лишь наиболее заметным аспектом более широкого явления корпоративизации академической сферы. Американские университеты, в том числе их художественные подразделения, все чаще управляются как корпорации, причем и от имени корпораций. Общее управление, принцип, согласно которому управление школами должно лежать на преподавателях, обладающих глубокими знаниями как о своих студентах, так и о своей сфере деятельности, уступил место доминированию отдельной прослойки менеджеров-карьеристов – деканов, заместителей деканов, директоров, проректоров, – которые часто не понимают, не ценят и не интересуются традиционными академическими целями: стипендиями, наставничеством, мышлением, творчеством, историей, критикой – искусством и гуманитарными науками. Эти переоцененные посредственности (простите, «лидеры») очень любят бизнес-треп об «отчетности», «показателях» и «результатах», а также режимах «оценки», которые измеряют все, за исключением того, что имеет отношение к преподаванию и обучению, и вообще не может быть измерено.

Настоящей мантрой звучит слово «инновации» – особенно «инновации, разрушающие шаблоны», – которые представляют собой кодекс обращения с колледжами и университетами как с коммерческими структурами, при этом факультеты переосмысляются как «центры прибыли». Сокращение штата постоянных преподавателей, в конце концов, является мерой сокращения расходов, но это не единственное решение. Некоторые школы уменьшают продолжительность программ магистратуры. Другие урезают студийное пространство или полностью его ликвидируют. О программах судят по их способности давать «отдачу от инвестиций» – из-за этого стандарта искусство в целом не очень хорошо продается, а с традиционными дисциплинами, такими как живопись, скульптура и ремесла, дела обстоят еще хуже. Коко Фуско, междисциплинарная художница, преподававшая во многих школах, написала о «постстудийных программах» и «уменьшении практической части художественного образования для получения институциональной прибыли» – отступлении от работы руками, глазами и разумом.

Вместо этого новые товарные линейки в попытке уловить волну рыночных трендов разворачиваются, как выразилась Фуско, «во множестве новомодных направлений». К примеру, в середине 1990-х годов в Школе изобразительных искусств в Нью-Йорке существовало четыре профильных программы. Сегодня их двадцать одна, в том числе двенадцать магистерских (среди них «Нарративное искусство», «Иллюстрация как визуальный очерк», «Интерактивный дизайн», «Брендинг»). Школы слишком быстро расширяются, влезают в чрезмерные долги и вынуждены зачислять все больше абитуриентов, не имея возможности соразмерно увеличить материально-техническую базу или профессорско-преподавательский состав. Вместо того чтобы предоставлять то образование, в котором нуждаются студенты, они все чаще видят себя в бизнесе, производящем то, что нужно будущим работодателям выпускников.