Экономика каменного века - [279]
с ними не делились пищей... Если в доме имелась еда, кто-то из домашних всегда оставался, чтобы охранять ее. При этом, как говорили Спиллиусу, обитатели дома часто не столько боялись посторонних воров, сколько неожиданно нагрянувших родственников, которых в хорошие времена непременно пригласили бы войти и взять, что понравится.
В условиях кризиса родственные отношения модифицировались так, что крупные родственные группы — когда дело касалось потребления — дробились и атомизировались, а мелкие индивидуальные домохозяйства, напротив, интегрировались. (Домохозяйство, чаще всего, представляло собой элементарную семью, но порой включало и других родственников). Создавалось впечатление, что даже на пике голода внутри элементарной семьи полный раздел пищи продолжал быть нормой. Атомизация имела тенденцию быть наиболее сильной, когда пищи оказывалось отчаянно мало — и следует помнить, что запасы еды значительно варьировали в разных группах, в зависимости от их размеров и количества земли, которой они владели. Но в одном сила родственных связей все же проявляла себя: в обычной практике соединения запасов — пусть и очень скудных — если только нехватка пищи не достигала крайнего предела. Близкородственные домохозяйства „объединяли печи" (too uma): каждое домохозяйство делало свой вклад, принося продукты, и затем вся „соединенная" пища готовилась в общей печи и потреблялась во вре-
Экономика каменного века мя совместной трапезы... Тикопия во время голода избегали, где возможно, общей ответственности или неопределенной ответственности по отношению к родственникам, но не проявляли расположения отвергать ответственность, если рамки ее были особо определены предварительными условиями или договоренностью. Что голод сделал, так это выявил солидарность внутри элементарной семьи. Но он также ясно показал силу других персонально признанных родственных связей...» (Firth, 1959a, pp. 83-84).
С.3.6 Бемба — Высокий уровень генерализованной реципрокности, связанной с различиями в обеспеченности пищей, а также во время общих голодных сезонов. Так, «Если урожай человека был погублен неким внезапным катаклизмом или если человек посеял недостаточно для собственных нужд, родственники в его деревне могли оказаться в силе помочь ему, давая корзины с зерном или предлагая участвовать в их трапезах. Но если все сообщество посетила одна и та же напасть, например, налетели тучи саранчи или бродячий слон потоптал посевы, глава домохозяйства вместе с семьей переберется жить в другое место, где тоже есть родственники, которые окажут гостеприимство, и где пища не так скудна... Гостеприимство такого рода обычно практикуется в голодные сезоны, когда семьи ходят по стране, „ища каши"... или „убегая от голода"... Поэтому нормативные родственные обязательства приводят к особому типу распределения пищи, как внутри деревни, так и среди живущих по-соседству. Такого не найти в современных сообществах, где господствует индивидуализированная домашняя экономика» (Richards, 1961, pp. 108-109). «Экономические условия, при которых живет [женщина бемба], делают необходимым скорее реципрок-ный дележ пищевыми продуктами, нежели их накопление, и простирают ответственность индивида за пределы его собственного домохозяйства. Очевидно, поэтому женщине бемба невыгодно иметь намного больше зерна, чем имеют ее подруги. Она все равно вынуждена будет раздать его. После очередного нашествия саранчи жители деревни, чьи участки избежали опустошения, жаловались, что на самом деле они не богаче, чем их соседи, потому что „наши люди приходят и живут с нами или просят у нас корзины проса"» (pp. 201-202).
С.3.7 Пилага — Таблица I в работе Генри (Henry, 1951, р. 194) указывает на то, что все «непродуктивные» (малопроизводящие или непроизводящие) люди в изучавшейся деревне — а это был, как мы помним, период очень скудный — получали пищу от большего числа людей, чем число тех, кому они сами давали еду. «Отрицательный» баланс этих случаев — старые и слепые, пожилые женщины и т. п. — изменялся от -3 до -15, и восемь человек, перечисленных как «непродуктивные», составляли более половины тех, кто проявлял такой отрицательный баланс. Это противоречит основной тенденции пилага: «Из таблиц сразу станет ясно, что один пилага в целом дает большему числу людей, чем то, от которого получает, но что с непродуктивными пилага дело обстоит наоборот» (pp. 195-197). Отрицательный баланс непродуктивных людей проявляется как в количестве трансакций, так и количестве людей, которым дают, за вычетом тех, от кого получают (р. 196). В таблице III, представляющей приблизительные отношения полученного количества пищи к отданному, десять человек перечислены как непродуктивные, и для восьми из них поступление превышало отдачу; шестеро перечислены как очень или необычайно продуктивные, и у четверых отдача превышала поступление, у одного поступление превышало отдачу, и еще у одного они были равны (р. 201). Я привожу здесь эти примеры, чтобы показать, что в основном те, кто имел пищу, делился ею с теми, у кого ее не было.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В настоящей книге чешский историк Йосеф Мацек обращается к одной из наиболее героических страниц истории чешского народа — к периоду гуситского революционного движения., В течение пятнадцати лет чешский народ — крестьяне, городская беднота, массы ремесленников, к которым примкнула часть рыцарства, громил армии крестоносцев, собравшихся с различных концов Европы, чтобы подавить вспыхнувшее в Чехии революционное движение. Мужественная борьба чешского народа в XV веке всколыхнула всю Европу, вызвала отклики в различных концах ее, потребовала предельного напряжения сил европейской реакции, которой так и не удалось покорить чехов силой оружия. Этим периодом своей истории чешский народ гордится по праву.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.