Экипажи готовить надо - [8]

— Так чё, дельфин был? — издевательски спросил Юрка Ширяев.

— Ну а кто же? — сочинитель растерянно поморгал маленькими глазками.

«Как же его зовут? — вспоминал и никак не мог вспомнить Иван. — Стыд, пионеров своих не знаю!»

— Ох, вра-аль, ох и враль! — как бы очнувшись, покачала головой Пинигина. — Иванлич, вы еще такого наслушаетесь… Мы целый день слушаем. — И, обращаясь к сочинителю: — Да нет же дельфинов у нас! И этих меч-рыб. Они же в морях, в настоящих морях, в океанах.

— Ну, умная, Пинижиха, ну, умная! — маленькие глазки сощурились. — Море Сибирское почему? Потому что реку плотиной перекрыли. А река-то куда впадает? В океан или как?

Правильно. В океан. Вся компания задумалась на минуту: кто его знает? Сочиняет, конечно, враль, но река… это да, что в океан течет, а значит, проход есть…

«Миры!» — подумал Иван, глядя на размышляющих ребят. И неожиданно для самого себя предложил:

— Идемте овраги посмотрим, а?

— Овраги?

— В километре отсюда такие овраги… я зимой чуть шею не свернул.

— А костер? — спросил конопатый Муханов, вскакивая на ноги.

— Залить бы надо, — сказал Иван, — да чем?

— А вот… кепками, — предложил Юрка Ширяев, и — быстро, быстро к ручью.

Залили голубоватые угольки и зашагали напрямик через лес.

Сначала их кеды тонули в хвое, потом в ярко-зеленом прохладном мху, оставляли рубцеватые отпечатки в дорожной пыли и в топи небольшого болотца.

Неподалеку от старой сосны Иван остановился и поднял палец в положение «тихо!». Услышав стук, жестом велел следовать за собой. Стараясь не трещать валежником, подошли к сосне, на которой дятел самозабвенно дубасил сухую ветку. Разящий клювик наклонялся в одну сторону, и автоматное «тра-та-та!» разносилось окрест; затем следовал поворот головки на некоторый угол, и новое «тра-та-та!» глушило вредителя, засевшего в древесине.

— Понимаете, — шепотом объяснил Иван, — когда рубят дрова, то ведь тоже так: сначала с одним наклоном, потом с другим.

— Хе-ге! — рассмеялся Муханов. А когда он смеялся, то вся его пестрая физиономия, все эти сочные конопушки приходили в веселое движение.

«Кажется, его Мухоловом прозвали», — вспомнил Иван.

Сделав свое дело, дятел всплеснул пестрым красноштанным опереньем и улетел, а путники отправились дальше. По дороге они открыли еще, что в паутине, натянутой между деревьями, может переливаться радуга, что кукушка, прокуковав один цикл, негромко каркает, будто откашливается, прочищает горло перед новым «ку-ку»; что чибис — крикливейшая из птиц, появись только неподалеку от его гнезда.

Летом овраги еще более глубоки и таинственны. Высокий папоротник, густая акация и черемуха сделали извилистые склоны почти непроходимыми, и напахивало от оврагов прохладой и горьковатой прелью. Иван вспомнил, как открыл эту страну оврагов… В одно из воскресений он с заводскими лыжниками приходил в избушку пасечника и утром, когда все еще спали, встал на лыжи и побежал себе наугад от избы, а вскоре оказался вот здесь. Толкнулся палками, заскользил во-он туда. Снегу было — выше кустов, кое-как вылез на противоположный склон, прошел немного — еще овраг, а на склоне — березки, чуть не врезался в одну из них: летел так, что ветер в ушах. Всего же насчитал он тогда семь оврагов; потом был длинный пологий спуск, и вынесло его, Ивана, в конце концов, к камышам. Посреди камышей на островке виднелось какое-то покосившееся строение. Колхозник, везший на санях солому, рассказал, что строение — бывшая водяная мельница, что речка называется Китим, что у мельницы много старых омутов, в которых полно рыбы, что ниже по течению Китим быстрый и светлый, однако не глубокий. Тогда речка спала под снегом, а теперь, наверное…

— Так пойдемте! — чуть не хором заявили беглецы.

«Вот что им надо…»

— Ну лад… — согласился было Иван, но осекся. Опомнился. Увидел, что прямо в просеку опускается солнце, огромный алый шар с грязно-синим осадком внизу.

— Иванлич… — ныли все четверо.

— Сейчас, ребята, бегом в лагерь! Бегом, бегом…

— А потом? Когда-нибудь?

— Вы же сами хотите речку посмотреть? — напомнила Пинигина, когда они уже спешили в сторону лагеря.

— Посмотрим, посмотрим. И речку, и омуты. Обязательно посмотрим.

А сам успокаивал себя: ничего, ничего, зато теперь-то уж Анна Петровна обо всем, наверное, поразмыслила. Теперь ей ясно, почему они убежали. Времени было достаточно, чтоб поразмыслить, понять и остыть.

В лагерь примчались в тот самый напряженный час, когда вожатые очень хотят, чтобы дети заснули, а дети этого совсем не хотят. В полусумраке то и дело слышались призывы ко сну, уговоры, угрозы…

У Анны Петровны все было приготовлено к встрече…

Глава 5

Педсовет собирался в столовой, где пахло вымытой клеенкой, а на столах стояли указатели отрядов. Вожатые и педагоги входили группками и в одиночку, но больше парами — прямо от пионеров, которые наконец угомонились. Большинство здесь составляли девушки: работницы из цехов, чертежницы из отделов, студентки заводского техникума, ученицы старших классов. Шумно ввалились в столовую нескладные парни с взлохмаченными волосами, в расклешенных брюках. Во главе ватаги шел Женя Петухов, тот самый Женя, у которого «не отряд, а полная анархия», как было сказано начальником лагеря на одной из планерок. Розовощеких этих вожатых прозвали в лагере «мальчиками-безобразниками», потому что по ночам они не спали, а шатались по лагерю и распевали под гитару или подшучивали над вожатыми-девчонками, совали им, спящим, макароны в волосы, выносили из палат вместе с кроватями; и даже ходил слух, что сестре-хозяйке, отличавшейся особо крепким сном, они намалевали не то туза на лбу, не то лихие гусарские усы. Анна Петровна, рассказывая об этом Ивану, возмущалась, однако, не мальчиками-безобразниками, а девушками, которые допускают подобные «шуточки».