Экипаж машины боевой - [8]

– Бля буду, ну что за чижы тупые пошли, я обадеваю просто, – начал кто-то возмущаться.

Мне некогда было расслабляться, и я встал с кровати, махнув мужикам рукой, сказал:

– Ну ладно, мужики, я пошел, а то некогда.

– А куда едете-то?

– Да я не знаю, может, на Кандагарский рынок махнем, давно уже мы там пи-дюлей не получали.

– Ну давай, ни пуха вам, пехота.

– К черту, – ответил я и направился к выходу.

Я вышел на улицу, перед глазами стояло лицо Эдика, я его хорошо знал, спокойный такой парнишка. Он частенько заходил к нам в палатку, бывший наш взводный, который месяц назад заменился, был его земляком. Вроде недавно сидел он у нас в палатке и смеялся над тем, как Носорог «наезжает» на чижей, и вдруг нет его, разорвался на мине, и голову разнесло так, что и найти не могли, чертовщина какая-то. За два года не раз приходилось сталкиваться с подобными случаями, но привыкнуть к ним никак не могу, да разве к этому привыкнешь.

Вдруг в памяти всплыл сон, который мне приснился месяц назад, я проснулся тогда от какого-то кошмара, и сразу стало на душе как-то муторно, но содержания сна я не помнил, что-то хреновое, а что именно – так и не смог вспомнить. А сейчас вспомнил, оказывается, мне приснился Эдик, стоит передо мной на одной ноге и без головы, а его голос откуда-то сверху спрашивает:

– Юра, где моя голова, как я теперь домой поеду без головы? Мама ведь меня не узнает.

И тут я проснулся от этого кошмара.

Помню еще по гражданке, бывало, попаду куда-нибудь первый раз, знаю точно, что здесь никогда не был, а такое ощущение, будто б я все это где-то уже видел. Или какой-нибудь момент произойдет в жизни, и вдруг в памяти промелькнет – где-то что– то подобное со мной уже происходило, и в тоже время осознаешь, что не может этого быть, со мной это в первый раз, а оказывается, все это было во сне, такие сны называют вещими. Мне в Афгане часто стали сниться такие сны, и я уже начал боятся их, некоторые не сбывались, но многие моменты из снов через время происходили на самом деле, иногда я даже боялся засыпать. Хотя действительность была куда страшнее, но в снах чувства обостряются, и после этих снов остается неприятный осадок на душе и ожидание чего-то плохого.

В последнее время мне часто снится один и тот же сон, я вижу девушку мусульманку, молодую, с красивым телом и длинными черными волосами, но у нее как будто бы нет лица. Я во сне пытаюсь подойти к ней, но она отдаляется, я пытаюсь разглядеть ее лицо, но оно расплывчато, а ее звонкий смех разносится эхом в горах. Я чувствую, что эта девушка приближается к пропасти и не замечает этого, я пытаюсь ей что-то крикнуть, но голоса своего не слышу, я бегу к ней, чтобы удержать ее от падения, но она вдруг исчезает, а я падаю в эту пропасть и просыпаюсь. Этот сон я помню отчетливо, но вот не могу понять, к чему он.

Обойдя палатку саперной роты, я подошел к ней с другой стороны, постучал в дверь, потом приоткрыл ее и спросил:

– Можно?

– Кто там? А-а, Юра! Привет, да ты проходи, проходи, я здесь один.

Я прошел в палатку, на кровати сидел Индрек и что-то шил.

– Привет, ну как отучился? – спросил я его.

– Да лучше не спрашивай, дрочили как сук, все шесть месяцев напролет.

– Зато теперь ты прапор, командир как никак.

– Это точно, жаль, в своей роте не оставили.

– А что так? Я думал, будешь у нас взводным, а то наш взводный мудак какой-то, ходит деловой такой, еще ни в одном рейде не был, а гонорится, будто б сто лет служит в Афгане, даже советы какие-то нам дает, салабон херов.

– Да я тоже думал, у себя в роте буду служить, а оказалось, что у саперов нет техника, ну меня командир и направил сюда, да мне какая разница.

– Да конечно, какая разница – на мине подорваться или пулю из дувала получить.

– Сплюнь, дурак.

– Да чего плевать, если на роду написано, никуда от этого не денешься.

– Может быть, может быть.

– Ты, Индрек, чего хотел-то?

– Афошки есть?

– Да есть, а сколько надо?

– А сколько есть?

– Ну, тысяч пять наберу.

– Один к тридцати отдашь?

– Слушай Индрек, ты ведь курс не хуже меня знаешь, и давай не будем торговаться, берешь – бери, не берешь – не надо. Мне лично не к спеху, это тебе надо, а не мне. Ты как с шакалами связался, так сразу стал на них похож. Знаешь ведь, как эти «бабки» достаются?

– Ну ладно, Юра, завязывай, а то разошелся. Беру, беру один к двадцати пяти, – Индрек полез в карман и достал чеки, вытащил две бумажки и протянул мне.

– Индрек, мне крупные не надо, давай червонцами, мне через таможню их тащить придется, а стольники звенят, ты же сам знаешь.

– Ну, на стольник я мелочи дам, а остальное сам разменяешь.

– Ну ладно, давай хоть на стольник, – я вернул ему сотенную бумажку.

Индрек опять достал чеки и, отсчитав сотню червонцами, протянул их мне. Я достал афошки и отдал ему:

– Можешь не считать, там пять ровно.

– Я верю, а насчет того, что я там с шакалами скорешился, ты, Юра, давай кончай такой базар вести, мы ведь с тобой два года друг друга знаем. Разве я когда-нибудь подляны кому делал?

– Ты, Индрек, когда из Союза приехал? Месяц, наверно, или больше? А хоть раз ты зашел в свою роту? Только не надо говорить, что у тебя дела были и все такое. Пацаны, вон, Эдика поминают, ты хоть бы подошел к ним, посидел, а ты затарился в офицерскую половину и сидишь сам на сам.