Екатерина Великая. Греческий прожект - [44]

– И где теперь сей малый? – наконец, вяло поинтересовался граф Андрей Шувалов.

Головкин живо отозвался:

– Генерал Ермолов уехал, кажется, в Австрию. Может статься, впрочем, и в Италию.

– В скорости все наши смазливые генералы разъедутся, – заметил Гаврила Державин.

Воронцов усмехнулся:

– Что ж останутся не смазливые. Генерал Александр Суворов, к примеру.

– Суворов? Да-а-а-мс, сей генерал далеко не красавец, – саркастически заметил граф Головкин и добавил:

– Можливо, из-за его некрасивости и осложнена его жизнь недавними семейными обстоятельствами?

– Я слыхивал, – сказал Воронцов, – что, по рекомендации Военного министра, князя Потемкина, и приказу императрицы, его перевели в столицу командующим Петербургской дивизией.

Остерман, важно поведал:

– Государыня и князь весьма почитают генерала. Недавно его произвели в генерал-аншефы, и теперь он ожидает нового назначения. Князь Потемкин обещает перевести его в столицу Новороссии – Кременчуг.

Федор Головкин небрежно заметил:

– Пусть его! Пущай едет в Кременчуг! Меня он не волнует. Ему пора укротить свою воинственность, да взяться за устройство своих поместий. Слыхивал, немалыми землями государыня его наделила!

Граф Остерман с некоторой завистью заявил:

– Не ведаю про генерала-аншефа. А вот, к примеру, как развернулся наш Михал Михайлович из младшей ветви Голицыных! Стал знатным горнозаводчиком! А теперь, слыхивал, основал Архангелопашийский завод.

– А что ж ему не основывать новые заводы? Грех не заводить владетелю железоделательных – Нытвенского и Кусье-Алексан-дровского заводов в Пермской губернии! – отозвался граф Шувалов.

– И заводы свои держит совместно со своим свояком князем Борисом Шаховским, – не отступал вице-канцлер, показывая свою осведомленность.

Княгиня Дашкова, внимавшая с аттенцией, тоже вступила в разговор:

– К тому же, женат, пожалуй, на самой богатой наследнице – дочери старого Строганова. В приданное ему, она принесла богатую усадьбу – Кузьминки.

– А и какая плодовитая оказалась оная Строганова: десятерых произвела на свет! – уважительно отметил Фон Визин.

Так, обсуждая всех подряд, они скоротали свой вечер и разошлись, каждый довольный сам собой.

* * *

Екатерина искала глазами Светлейшего князя Григория Александровича. Отыскала она его промеж тех, кто в эту минуту вел беседу с графиней Румянцевой. На балу, привлекало аттенцию присутствующих то, что вокруг обер-гофмейстерины Великой княгини – Марьи Андреевны Румянцевой, теперь превратившуюся в занятную, раздобревшую, нарумяненную и изрядно морщинистую старуху, собралось довольно много слушательниц ее неистощимого запаса разнообразных баек. От них отделился князь Григорий Потемкин и подошел с поклоном к императрице.

– О чем вы сию минуту говорили со старушкой графиней Румянцевой, мой дорогой друг, – любезно обратилась к нему Екатерина.

Князь довольно небрежно ответствовал:

– Она действительно стара, как улица! Рассказывала, как за ней ухаживал император Петр Первый.

– И как?

– Ну, в подробности она не входила, однако из ее рассказа видно, что сама его изрядно любила. А он, бывало, и поколачивал ее за вздорный характер. Любопытен, однако, был ее рассказ об обеде у Людовика Четырнадцатого.

– В самом деле? Я и не знала, что бывшая моя обер-гофместерина когда-то встречалась с королем-Солнцем. Видела ли она мадам де Монтеспан?

– Она застала короля, отказавшегося уже от нее. Он был тайно женат на госпоже Ментенон, бывшей няньки их с Монтеспан детей. Сию Ментенон она описала в подробности: выражение лица – постное, одета в пышное тяжелое платье мышиного цвета, невзрачной наружности. Дама набожная, с безупречными манерами. По словам графини, она покорила короля своей богобоязненностью и подвигла его отказаться от любовниц, вернуться к своей законной супруге Марии-Терезии, а как та умерла, позволила ему жениться на себе.

Екатерина удивленно повела бровью.

– Вот как бывает! Невероятно! До сих пор я знала другую сторону его жизни.

– Говорю же, графиня Румянцева – кладезь всевозможных знаний о прошлой, не токмо русской, жизни. Кое-что рассказала о Джоне Черчилле, герцоге Мальборо. Представьте, графиня побывала и в его лагере.

Екатерина весело отозвалась:

– Говорят, сей генералиссимус был красавцем и самым выдающимся аглинским полководцем, и, как мне известно, особливо отличился в войне за испанское наследство.

– Да, Румянцева с особливым удовольствием восхваляла его, как полководца, – отметил князь.

– Хм. Графиня Румянцева у нас, можливо сказать, как и княгиня Голицина, живая легенда.

– О! Голицына, право, другой коленкор! – рассмеялся Потемкин. – Она тут в столице, была вторая, после вас, государыня-матушка. Генеральша, чуть ли не императрица! Теперь она в Париже, может статься, сделалась вторая после королевы Антуанетты. С нее станет!

Екатерина насмешливо сузила глаза:

– Ой, ли, князь! Я полагала, вторым после меня все почитают вас, мой друг!

* * *

Смерть Фридриха Второго, постигшая его в Потсдаме, в его любимом дворце Сан-Суси, в середине августа, прошла как-то незаметно в России. Пруссия же, вестимо, скорбела и провозгласила покойного короля – Великим. Получив известие о его смерти, Екатерина немного растерялась. Переговорив с Безбородкой, она велела позвать в кабинет князя Потемкина.