Екатерина Великая. Греческий прожект - [42]

Де Сегюр, укоризненно посмотрев на Светлейшего, неохотно перешел на новую материю:

– Продвигается весьма медленно. Князь пытливо посмотрел на него:

– Что так? Стало быть, что-то мешает?

– Полномочные государыни настойчиво отказывают нам сбавить пошлины на вина.

Потемкин собрал на переносице свои густые соболиные брови:

– Стало быть, сие – главная точка преткновения? Ну, так потерпите, граф, немного и ваше затруднение исчезнет.

– А что произойдет? – спросил озадаченный де Сегюр.

– А вот увидите, друг мой сердечный, – ответствовал Потемкин, похлопав его по плечу. – Через день у меня аудиенция у императрицы. Коли станут паки меня обвинять, я скажу прямо: или я, или сей молодчик Ермолов. Сей красавчик, на коего бы никто не обратил внимания, стал фаворитом, токмо благодаря мне! Теперь он возомнил из себя невесть кого! А вот посмотрим, кого государыня оставит подле себя, меня или его!

Де Сегюр пребывая в растерянности, не знал, что и сказать своему вспыльчивому и неуемному другу, но все же согласно кивнул:

– Отчего-то сердце подсказывает мне, – поделился он с князем, – что у вас все сложится не худо. До того ладно, что вы, окроме всего, поможете мне еще в одном деле…

Взволнованный князь, паки, подскочив, прохаживался по комнате широкими шагами. При последних словах он остановился.

– Что-то еще? Что же?

– Я получил письмо из Варшавы от моего друга, принца Карла Нассау-Зигена, я как-то рассказывал вам о нем. Он просит меня выхлопотать для него дозволение провезти свой багаж под русским флагом через Черное море.

– Для чего он вам? Вы же говорили, он женился в Польше, пусть там и живет…

– Вы знаете, князь, мы поклялись когда-то друг другу помогать по мере возможности. Я не могу отступить от клятвы.

Потемкин бросил на Сегюра оценивающий взгляд и тут же отвел его.

– Знаю, – сказал он, – вы верный товарищ и друг. Может статься, помогу, чем смогу…

* * *

Екатерине нравился ее красавец Александр Ермолов, единственным изъяном коего был широковатый нос, за что Потемкин прозвал его «le negre blanc». Едино то, что она могла произносить имя своего незабвенного Александра Ланского, было для нее бальзамом для сердца. Окричь того, ее покоряла необыкновенная доброта нового любимца: он помогал всем, кому мог, естьли был убежден, что перед ним достойный человек. Александр Петрович был весьма умен, правильно оценивал качества людей и никогда не ходатайствовал за недостойных. Она пожаловала ему два поместья, стоившие четыреста тысяч рублев и почти толико же наличными в виде жалования. За полтора года императрица поняла, что может полагаться на его рекомендации, понеже ее любимец был всегда искренен и честен. К вящему сожалению императрицы, как она и предчувствовала, за оные свои прекрасные черты характера, не имея при дворе своей руки, опричь его государыни, он и поплатился. Поплатился же Ермолов, за свою честность, в деле, связанном, как ни странно, со Светлейшим князем. Дело же было в том, что после покорения Крыма, хан Шагин-Гирей должон был получать от Потемкина крупные суммы, оговоренные государственным договором, но Светлейший князь, как утверждал хан, задерживал выплаты и ничего не платил ему. Кто-то из врагов князя Потемкина посоветовал хану обратиться к Александру Ермолову, что тот незамедлительно и учинил. Получив от него письмо, Ермолов обо всем доложил Екатерине. В результате, императрица выразила Потемкину свое неудовольствие. Вспыливший от оного навета, Светлейший сразу же понял, кто желал опорочить его имя. Так или иначе, князь жестко поставил вопрос ребром: или он, или ее любимец. Императрице вовсе не нравилась таковая постановка вопроса: Ермолов был прекрасным человеком, рядом с ним она чувствовала себя комфортно и, как женщина и, как императрица.

В который раз она подумала про себя, что князь – изрядный деспот, немало испортивший ей крови и нервов. Посвященная во все ее тайны, Анна Нарышкина, не больно любившая Ермолова за мрачноватый вид и молчаливость, посоветовала:

– Душа моя, ты за год с небольшим еще не прикипела к нему сердцем, может статься, тебе лучше дать ему отставку. Будут другие молодцы, не хуже, а, можливо, и лучше. Ты ж не можешь теперь и шагу учинить без Светлейшего князя. Ну, не отдал он какую-то сумму во время, да ведь и причина сериозная: он строит города! Каковые расходы тамо! Не рассчитал, задолжал, протянул время, а сей хан Гирей – скорей жаловаться! Без Светлейшего, сама говоришь, не будет дела! Ну, «добрая наседка одним глазом зерно видит, а другим коршуна». Вот и смотри! Ты ведь знаешь: все, что делается в империи худо – валят на князя, а что хорошее записывают на тебя, душенька. Так что решай.

На самом деле, лишаться Потемкина теперь, когда должна была свершиться ее великая мечта о «Греческом прожекте»? Нет, она, стало быть, не может не уступить Светлейшему. К тому же, положа руку на сердце, она призналась сама себе, что охладела к фавориту: ей нестерпимо скушно с ним, как когда – то с Александром Васильчиковым. Словом, она довольно легко отказалась от благородного красавца Ермолова. Самой ей было просто стыдно смотреть ему в глаза, поелику она попросила своего кабинет-секретаря Безбородко передать бывшему фавориту, что она разрешает ему уехать на три года за границу.