Екатерина Великая - [246]

Екатерина была не настроена идти на уступки и субсидии «северному Амадису». Потемкину пришлось приложить усилия для того, чтобы повлиять на нее. «Английский флот в Балтике нулем будет, — писал князь, — ежели Вы изволите уладить со шведским королем… Будучи же в тесном с ними союзе Россия получит совершенный покой, а ежели бы Вы могли связать такой союз браком, то навеки б одолжили Россию»^[1491]. Мысль заключить матримониальный союз между старшей внучкой Екатерины Александрой Павловной и сыном Густава III Густавом Адольфом понравилась королю, а получение требуемой субсидии отвратило его от содействия Англии^[1492].

Одновременно полным ходом шли военные приготовления. Были расписаны три армии, прикрывавшие границы России: против Пруссии, против Порты и против Швеции. Главный удар принимал на себя флот^[1493]. Формировался новый корпус в Финляндии, командующим которым назначили измаильского героя Суворова.

2 апреля Англия договорилась с Пруссией «выслать тридцать пять линейных кораблей с соразмерным количеством фрегатов в Балтийское море и двенадцать линейных же кораблей и фрегатов в Черное море»^[1494]. Британский военный флот уже стоял на якоре в Портсмуте. Горячим сторонником силового давления на Петербург выступал премьер-министр Уильям Питт Младший. Болезненно пережив поражение в войне американских колоний за независимость, многие английские политики и военные были склонны искать поле для реванша. В 1790 году получило новый толчок завоевание Индии. Но этого было мало. Следовало наказать европейских противников Англии. Россию винили за политику вооруженного нейтралитета. Питт считал, что теперь настало время отыграться.

«Великое неудовольствие англичан против России исходит из… начал вооруженного нейтралитета, — писал Гримм, — они никогда не могли и не хотели переварить его. А я им постоянно замечал, что эта доктрина может быть противна только морским тиранам и разбойникам»^[1495]. Англичане и были в душе морскими разбойниками, только со времен доброй королевы Елизаветы приобрели внешний лоск благородных джентльменов. «Это самая высокомерная и в делах самая коварная нация»^[1496], — не уставал повторять принц Генрих. «Мудрость требует, чтобы она (Екатерина. — О. Е.) заключила мир, отдав свои завоевания туркам»^[1497]. Подобные советы крайне раздражали нашу героиню. «Английские корабли не придут ни в Черное море, ни в Балтийское», — отвечала она. «Вовсе не придут, побьемся об заклад». И добавляла: «Мир я все-таки заключу не иначе, как на условиях, мною объявленных»^[1498].

В вопросе о войне с Россией Питт не получил поддержки оппозиции и даже многих старых сторонников. Мануфактурные центры Англии работали на русском ввозном сырье, а портовые города жили во многом за счет постоянного товарооборота с Россией. Эти устойчивые торговые связи не раз спасали русско-английские отношения во время политических конфликтов. 29 марта 1791 года Питт открыто объявил парламенту, что британский военный флот предназначен для нападения на Петербург. Русский посол Семен Воронцов развернул в британской прессе кампанию, доказывая экономическую невыгодность для Англии столкновения с Петербургом. На деньги посольства были изданы дешевые анонимные брошюры. В крупных мануфактурных центрах — Манчестере, Лидсе, Норвиче, Уэксфильде — начались митинги и народные собрания, на стенах домов появились надписи: «Не хотим войны с Россией». Одновременно шли дебаты в парламенте. Оппозиция наступала на Питта, главным оппонентом премьер-министра был Чарльз Фокс, который доказывал крайнюю невыгодность противостояния с Россией^[1499]. Британский кабинет уже попытался приостановить движение английских купеческих судов к русским берегам. На этом фоне особенно эффектно звучало заявление Екатерины о том, что она прикажет пропускать торговые корабли даже через ряд сражающихся военных судов.

Парламент был засыпан петициями избирателей с требованием голосовать против кредитов для войны с Россией. Чрезвычайно довольная этим Екатерина писала о парламентской оппозиции: «То, что в настоящую минуту не нравится одним, нравится другим… благодаря этому люди привыкают размышлять»^[1500].

15 апреля в Балтийское море вышла эскадра В. Я. Чичагова, готовая встретить английский флот^[1501], а через десять дней Суворов отправился в Финляндию к вновь укомплектованному корпусу. Настроение в городе царило напряженное. «Что станется с русскими — это их дело, — рассуждал уставший от политической неразберихи принц Генрих. — Мы же будем счастливы, если выпутаемся из этого скверного положения». Екатерина прокомментировала: «Русские останутся русскими»^[1502]. В данную минуту у нее не было настроения ни храбриться, ни отшучиваться.

«Для Англии политически хорошо воспользоваться настоящими обстоятельствами для приведения России в то состояние, в котором она в отношении к другим Европейским державам находиться должна»^[1503], — писал из Петербурга английский посол Чарльз Уитворт. Как его слова похожи на высказывания французских дипломатов времен первой Русско-турецкой войны!

Однако воевать не пришлось. В самый разгар дебатов в парламенте к Питту пришло убийственное известие о том, что Густав III закрывает для англичан свои гавани. «Король шведский изменил обещаниям, сделанным Пруссии и Англии, — почти с возмущением писал принц Генрих. — …маленький изменник!»