Екатерина Павловна, великая княжна - [89]

.

К тому же на карту были поставлены и более важные вещи, нежели корона Вюртемберга. Кто займет ведущие позиции в будущей единой Германской империи? Барон фон Штейн принадлежал к тем влиятельным личностям, которые выступали за сильную центральную власть в новой Германии. Но в каком виде будет существовать это государство, каково будет содержание ее конституции, какую роль будут в ней играть Пруссия, Австрия, Бавария, а также многочисленные средние и мелкие немецкие государства — все эти вопросы летом 1814 г. оставались открытыми. Фон Штейн надеялся осуществить свои замыслы с помощью сильной и влиятельной Российской империи. И хотя он весьма скептически оценивал здоровье княгини, зато военный и политический талант Вильгельма, соединенный с мощью России, олицетворяемой Екатериной Павловной, — это был бы политический бастион, с которым даже Меттерних вынужден был бы считаться. Самого Меттерниха занимали другие проблемы. Он искал возможные пути и средства, чтобы при новой расстановке сил в Европе сохранить неизменными консервативные устои общества.

Имперская идея барона фон Штейна была хорошо известна Екатерине Павловне. Она знала и о далеко идущих политических планах кронпринца Вильгельма. Сама она на протяжении семи лет мечтала подняться на вершины власти с помощью Габсбургов. Поэтому необходимо было еще раз все хорошенько взвесить и принять такое решение, которое было бы наиболее выгодно и для самой княгини, и для ее родины. Кроме того, на пути к браку с Вильгельмом стояло препятствие в лице его жены Шарлотты. С каждой неделей становилось все яснее, что решить эту проблему сейчас, накануне конгресса в Вене, было невозможно. Так пусть на прекрасном голубом Дунае все и определится окончательно, к тому же это будет не единственный династический вопрос, обсуждаемый на конгрессе.

А между тем Екатерина Павловна пыталась «сделать из нужды добродетель». В письме к генералу Деволану она высказала сожаление, что Германия состоит из такого большого количества маленьких кусочков, подразумевая, видимо, под этим, что она, даже и выйдя замуж в Вюртемберг, была бы готова управлять гораздо большей территорией.

Неопровержимое доказательство того, что княгиня рассматривала брак с Вильгельмом как прощание со своими прежними честолюбивыми мечтами! Из Кельна она отправилась в Богемию, чтобы возобновить там лечение на водах, а затем в сентябре успеть к открытию конгресса в Вену.

В эти дни Вильгельм и Екатерина посылали друг другу множество писем, в которых в первую очередь обсуждали главную свою проблему — развод кронпринца. 10 августа 1814 г. Вильгельм объявил своей «дорогой кузине», что его брак с Шарлоттой существует «только для мира», но пока еще он связан и для обретения свободы «требуется продолжительное время и множество формальностей…»^{143}. Одновременно с этим его мучила неопределенность: а вдруг Екатерина все-таки решится на брак с эрцгерцогом Карлом? Он писал, полный самоотречения и патетики: «Мое сердце сжимается от страха, когда я думаю обо всех упреках, которые должен был бы сделать себе в том, что Вы из-за моей слабости в Портсмуте должны будете порвать со мной. Что за скорбь, что за страдания, какие печальные последствия может повлечь за собой один-единственный миг. Но если всему этому и суждено было случиться, тогда, пожалуйста, забудьте меня, я умоляю Вас, как можно скорее… Ах, позвольте мне тогда восхищаться Вами издали, разрешите мне радоваться тем восторгам, которые Вам приносит весь мир. Вы навсегда останетесь кумиром всей моей жизни. Мысли мои теперь печальны, но и в счастье, и в несчастье я желаю любить Вас, поскольку во мне непреодолимо стремление любить все, что возвышенно и прекрасно»^{144}.

Не стоит слишком серьезно воспринимать жалобы влюбленного, стремящегося произвести впечатление. Екатерина Павловна тоже не стала церемониться и поспешила отправить из Франценсбада ответ: «Я живу больше в Вас, чем в себе, так как Вы для меня — высшая любовь, которой я не знаю названия, любовь, зовущая меня к блаженству. И я хочу быть достойной своего прекрасного предназначения: пусть вся моя жизнь, мои мысли, мои дела станут жертвой благодарности за то счастье, которое выпало на мою долю»^{145}.

Как ни трогательно звучали эти сердечные признания, ни Вильгельм, ни Екатерина не были столь наивными, чтобы надеяться: прекрасные слова, сказанные друг другу, навсегда останутся их сладкой тайной. Во Франценсбаде[18] Екатерина Павловна находилась в сфере досягаемости тайных агентов Меттерниха. Ее письма прочитывались, их содержание тотчас же докладывалось министру. Князь понял, что заключить брачный союз Карла и Екатерины ему, очевидно, не удастся. Меттерних послал к Александру I генерала фон Коллера, чтобы тот на месте прозондировал почву. Выслушав фон Коллера, Александр обратил его внимание на русско-австрийские противоречия, которые можно было бы преодолеть, если бы Австрия на предстоящем Венском конгрессе пошла навстречу пожеланиям русских относительно Польши. Самое решительное сопротивление в этом вопросе Александр опасался получить именно со стороны Меттерниха. Император рассматривал австрийского министра как влиятельного и опасного противника, ненавидящего Россию и стремящегося сделать все, чтобы воспрепятствовать послевоенному переустройству Европы под руководством Александра I.