Екатерина Павловна, великая княжна - [141]

А вот письма Екатерины к брату Александру Вильгельм заполучить не смог. Секретарь королевы Бушман после смерти своей госпожи переслал все ее документы и записки Марии Павловне в Веймар. Мы не знаем, хранились ли они там или сразу же были отосланы далее. В любом случае, это не может служить доказательством некоторого охлаждения в отношениях между дворами Санкт-Петербурга и Штутгарта. Возвращение или даже уничтожение всей корреспонденции умершего члена семьи российского императорского дома было в духе традиций того времени. Позднее, в 1857 г., Мария Павловна в своем завещании распорядилась, чтобы письма всех умерших членов ее семьи сожгли, а живых — вернули на родину. Кроме того, содержание сохранившихся писем ни в коем случае не должно было стать известным какому-либо третьему лицу. Император Николай I, например, распорядился сжечь даже дневники своей матери. Объяснение мотивов подобного обращения с семейными документами звучало не всегда убедительно. Сохранившиеся записки Марии Павловны убеждают нас в том, что в них не содержится каких-либо государственных тайн, нет в них и свидетельств нарушения морали.

Мы, конечно же, не можем исключить того, что Вильгельму I очень хотелось бы знать, о чем писала королева своему брату или госпоже Алединской. Но причины ухудшения отношений между Санкт-Петербургом и Штутгартом следует искать не в этой детали. Они кроются в политических сферах и доказывают ограниченные возможности династических браков. Это ухудшение началось в 1815 г., когда Вильгельм и Екатерина еще и не были супругами. Скандал, произошедший на Ахенском конгрессе, незадолго до кончины Екатерины Павловны, показал: император Александр I желал видеть Европу объединенной «под знаком креста» Священным союзом и окончательно оформленной в политическом отношении. Во многих немецких государствах, в том числе и в Вюртемберге, национально-либеральные публицисты бурно возмущались по этому поводу, не утихали ожесточенные споры относительно конституций, а свободолюбивые студенты объединялись для борьбы с политической системой Меттерниха. Любая попытка где бы то ни было, в любой части Европы и Германии, изменить существующий порядок воспринималась российским императором как покушение на раз и навсегда установленный «священный порядок». Российская империя была готова поддержать любое, вплоть до интервенции, мероприятие, носившее антиреволюционный характер, но никак не стремление вюртембергского короля изменить соотношение сил в Германском союзе и, возможно, в качестве выразителя интересов средних немецких государств встать во главе новой империи. Опубликованный в 1820 г. в Вюртемберге «Манускрипт из Южной Германии», содержащий требования радикальной структурной перестройки Германского союза, воспринимался российским императорским домом как прямая провокация. И хотя слух о том, что Екатерина Павловна инициировала его написание, казался совершенно невероятным, сам памфлет мог вызвать в Санкт-Петербурге только негативную реакцию.

И тем не менее смерть Екатерины Павловны не привела к разрыву политических отношений между Штутгартом и Санкт-Петербургом. Когда в сентябре 1819 г. Вильгельм I приехал в Варшаву, он встретился там с Александром I, который поддержал новую вюртембергскую конституцию. Это свидетельствовало скорее о прежней семейной солидарности, нежели об охлаждении отношений между двумя странами. Мария Федоровна была еще жива, а обе дочери Вильгельма и Екатерины, как и прежде, делали Вюртемберг надежным династическим оплотом Романовых в Европе. Некоторые финансовые пожертвования еще более укрепили этот союз. Конечно же, устное одобрение вюртембергской конституции ни к чему не обязывало Александра, и он легко дал его. Зато 20 сентября 1819 г. заседавший во Франкфурте-на-Майне общегерманский парламент единогласно утвердил принятые в Карлсбаде решения, направленные против активизировавшихся национальных и либеральных движений.

В этих условиях Вильгельм, проводя реформы в Вюртемберге, должен был рассчитывать теперь только на собственные силы и стремиться к союзу с различными политическими и социальными группами внутри страны. И даже барон фон Штейн, выразивший ему в письме от 3 апреля 1819 г. свои соболезнования в связи со смертью Екатерины, вряд ли мог его утешить: «В первое время после постигшего Вас несчастья я не осмеливался писать Вашему Королевскому Величеству, поскольку в момент сильнейшей боли не может быть действенным никакое иное средство, кроме как отдаться своему чувству и ждать облегчения, которое приносит только время и ограничение в проявлении всех остальных чувств. Затем только сможете Вы благостно и спокойно обращать свой взор на могильный холм, в котором заключено наше земное счастье, и одновременно с этим преодолевать страхи, внушаемые им, и смотреть тем, более просветленным взглядом, который устремлен поверх могильного холма и в утешении религией и осознании бессмертия ищет и находит себе покой. Если бы Ваше Королевское Величество могли познать это утешение во всей его силе, ибо оно единственное, которое возвышает нас над страданиями любого рода и поддерживает против жестокой людской враждебности и человеческого презрения… На краю ее могилы чувствуешь всем сердцем, что только христианская вера позволяет найти успокоение от всего произошедшего и дать надежду на более счастливое будущее и утешение в горе от невосполнимой потери… Ее облик всегда будет живым, мы будем помнить, как она во времена тяжелейшего кризиса 1812 г. спокойно, преданно и неустанно трудилась на благо своей униженной родины, помогая своим примером, советом, влиянием на великое множество людей, которых она умела возвысить и воодушевить. Ей выпала тяжелая судьба, отравив ее радость по поводу счастливых и славных событий того времени. Провидение привело ее за границу, и она стала свидетельницей и участницей всего происходившего там. С редкой живостью и ясностью она понимала дела и характеры людей, которых встречала во всех странах, где ей доводилось бывать; свои знания и опыт с мудростью и благосклонностью она перенесла в новый круг, предоставленный ей как супруге благородного и высокочтимого правителя Провидением, повсюду ведущим и охраняющим ее. Слишком рано покинула она этот прекрасный союз. Но пример, который она являла, страстные желания, которые она нам оставила, будут жить и дальше. И ее любящий, благородный и просвещенный дух будет наблюдать за судьбами ее близких, пока она снова не соединится с ними и утешение не прольется в глубоко раненные души всех любивших ее»