Эхолот - [6]

Шрифт
Интервал

А пока ему следует отлично питаться (в этом я по мере сил помогаю) – необходимо поддерживать не только дух, но и тело, пусть даже такое.

А поддерживать трудно, потому что кругом сплошные опасности. Вот недавно воевал с кошкой. Ей, конечно, высоко, но, всё равно, пыталась добраться, зараза. Еле справился. Неделю покоя не было. Она мне даже снилась. Сейчас расскажу.

Снится мне большая банка селёдки. Знаете, жестяная. Вот она открывается, и вылезают из неё две рыбины, ожившие мертвецы. Вылезли, осмотрелись по сторонам, и пошли друг за другом на плавниках, переваливаясь, как животные ходят, горизонтально. А тут – кошка. Видели бы вы, что с ней сделалось: шерсть дыбом, в глазах – ужас вселенский, и рот (человеческий) распахнулся в неслышном отчаянном крике. Селёдки ушли, а кошка, должно быть, сдохла от разрыва аорты. Но не будем отвлекаться. Сперва нужно ввести вас полностью в курс всего дела.

Так и подмывает начать с той странной рыбалки, когда Сомов стал видеть яснее. Но забегать вперёд я не стану, пусть даже мой рассказ покажется более скучным, чем мог бы – я не ставлю себе задачи никого развлекать, – дело в том, что есть масса вещей, людей и событий, без последовательного описания которых будет чего-нибудь недоставать.

Это бывает – всё вроде на месте, и продукты хорошие, а не хватает, скажем, соли, или, там, пряности какой-нибудь, корицы, или гвоздики, чего-то незначительного, но на самом деле крайне важного, какого-то особенного штриха... Кстати, и с лекарствами так – один ингредиент, даже незначительное увеличение дозы, могут сделать из великолепного медикамента откровеннейший яд. Уж поверьте.

Что-то я всё отвлекаюсь.

Звали Сомова Иннокентием. Иннокентием. А отчество его... отчество... можно найти в любой центральной газете двухгодичной приблизительно давности, если внимательно поискать. Но мы этими поисками заниматься не станем, отчество Сомова, как слово, не имеет существенно важного значения для этой истории, поэтому оставим его в покое. Хотя, если бы мы, всё-таки, стали искать в читальном зале, листая рыхлые газетные подшивки, то обомлели бы (а я уже в тысячный раз), от того, насколько поразительная история выросла вокруг человека, чьё отчество мы ищем, как много учреждений и лиц было вовлечено в эти странные события и как неожиданно всё завершилось. Но мы с вами этого ничего не прочтём и не узнаем, поскольку не будем искать отчества Сомова, оно не столь уж важно. Вот сам непосредственно отец – дело другое, — его личность в нашем деле имеет большое значение. А отчество – почти никакого. Да и маловато Иннокентий пока прожил на свете, чтобы нам применять полный вариант его имени...

Вспомнил, отца его звали Овидием. Это настоящее имя. Не Овид, а Овидий. Легче лёгкого было бы рассказать, что дед Иннокентия любил Античность (и особенно римскую литературу, и особенно поэзию), а потому взял, да и назвал сына Овидием, и как плакала мать младенца, которая мечтала назвать его в честь своего отца – Индустрием, и как они потом помирились, а мальчишка рос и все звали его Видька, что в фонетическом варианте вполне обыкновенно, и только на письме выглядит по-другому, – я мог бы всё это рассказать, если бы знал, что так это и было. Но, к сожалению, мне ничего неизвестно о том, почему Сомов-пэр носил столь необычное имя, более того, не знаю даже, почему был назван именно Иннокентием Сомов-сынок – в честь Иннокентия Смоктуновского, или какого-нибудь другого поэта или политического деятеля. Во всяком случае, ясно, что сам герой невиновен в том, что носил это имя. Больше же ничего на этот счёт не известно.

А вот остальное, всё, что известно мне хотя бы немного, более-менее объективно, – иногда может быть прибавляя кое-что от себя, несущественное, так, какую-нибудь краску, чтобы полнее обрисовать атмосферу или смысл происходящего, – я вам сейчас расскажу.


Глава вторая


. ..немалая часть мореходов

Тяжкой пучиной взята, на воздух уже не вернувшись,


В море погибель нашла.

Публий О. Назон “Метаморфозы”.


Прежде всего: были чайки. Слышите, как они пытаются перекричать друг друга и рокот прибоя? Видите серое небо над морем расплавленного свинца? Видите?.. Я лично – нет. Впрочем, не с того начинаем. Чайки здесь ни при чём. Птицы живут в воздухе. О них – в другой раз.

Сомов родился на Юге, жил-поживал до тринадцати лет с родителями на Севере, потом (с ними же) переехал в Крым, а оттуда (уже только с матерью) – в Подмосковье, где и влачил (с перерывом на флот) до недавнего времени, не нажив ни добра, ни зла. Впрочем, со временем, да и с добром-злом, вы же понимаете, всегда происходят какие-то неполадки.


Мать Иннокентия посвятила жизнь семье, кроме той части, которую отдала бухгалтерии. Отец работал океанологом, или ихтиологом, точно не помню, главное – имел прямое отношение ко всяким морским существам, изучал их внимательно и подробно (особенно дельфинов любил и китов), от работы своей получал удовольствие, и в семье не принято было употреблять в пищу морепродукты животного происхождения.

Впрочем, быть может, отец Иннокентия, наоборот, был капитаном шхуны, бороздившей моря и океаны в поисках рыбы разных пород, и ели Сомовы столько морепродуктов, что и не снилось какому-нибудь рыболовецкому траулеру. Или, может быть, он служил китобоем и гонял по волнам за каким-нибудь белоснежным призраком кита. Честное слово, точно сказать не могу. Ясно, что был отец моряком.


Еще от автора Сергей Витальевич Буртяк
Кот

Сергей Буртяк родился ночью в отвратительную погоду, поэтому характер унаследовал светлый и жизнерадостный. Учился безо всякого удовольствия, поэтому школу окончил почти отличником. Любил пианино, поэтому пошел учиться играть на аккордеоне и петь в хоре. Мечтал стать космонавтом, поэтому поступил в мореходку, но через год ушел из нее и, заглянув ненадолго в армию, поступил в театральный институт. Актерскую профессию люто возненавидел, поэтому закончил институт с красным дипломом. Много лет подумывал о писательстве, поэтому долгое время работал в кино, а затем на телевидении, но с удовольствием слушал радио.


Сказки тесного мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Россия в ожидании Апокалипсиса. Заметки на краю пропасти

«Все мы, русские, любим по краям и пропастям блуждать», – это высказывание Юрия Крижанича, первого славянофила, любил приводить в своих произведениях Дмитрий Мережковский – русский писатель, историк, философ и общественный деятель, яркий представитель Серебряного века. Ожидание Апокалипсиса свойственно для России, утверждал он. Одни связывали наступление русского Апокалипсиса с интеллигенцией, которая, цитирует Мережковский их слова, «ненавидит Россию, замышляет погубить ее, и в случае, ежели достигнет своих целей, то Россия распадется на множество частей, а наши западные враги бросятся, подобно коршунам, на разлагающийся труп России и обрекут ее на положение западноевропейских колоний».


Эффект матового стекла. Книга о вирусе, изменившем современность, о храбрости медработников, и о вызовах, с которыми столкнулся мир

Книга написана лучшими медицинскими журналистами Москвы и Санкт-Петербурга. С первого дня пандемии Covid-19 мы рассказываем о человеческом и общественном измерении коронавируса, о страданиях заболевших и экономических потрясениях страны, о страшных потерях и о врачах-героях. Это авторский вклад в борьбу с вирусом, который убил в мире миллионы, заставил страдать сотни миллионов людей, многие из которых выжили, пройдя по грани жизни, через крайнюю физическую боль, страх, уныние, психические и душевные муки. Вирус, который поражает внутренние органы, а в легких вызывает эффект «матового стекла», не отступает и после выздоровления, бьет по человеческим слабым местам.


Окрик памяти. Книга третья

Говорят, что аннотация – визитная карточка книги. Не имея оснований не соглашаться с таким утверждением, изложим кратко отличительные особенности книги. В третьем томе «Окрика памяти», как и в предыдущих двух, изданных в 2000 – 2001 годах, автор делится с читателем своими изысканиями по истории науки и техники Зауралья. Не забыта галерея высокоодаренных людей, способных упорно трудиться вне зависимости от трудностей обстановки и обстоятельств их пребывания в ту или иную историческую эпоху. Тематика повествования включает малоизвестные материалы о замечательных инженерах, ученых, архитекторах и предпринимателях минувших веков, оставивших своей яркой деятельностью памятный след в прошлые времена.


Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

Осенью 1960 года в престижном женском колледже Рэдклифф — одной из «Семи сестер» Гарварда — открылась не имевшая аналогов в мире стипендиальная программа для… матерей. С этого момента Рэдклифф стал центром развития феминистского искусства и мысли, придав новый импульс движению за эмансипацию женщин в Америке. Книга Мэгги Доэрти рассказывает историю этого уникального проекта. В центре ее внимания — жизнь пяти стипендиаток колледжа, организовавших группу «Эквиваленты»: поэтесс Энн Секстон и Максин Кумин, писательницы Тилли Олсен, художницы Барбары Свон и скульптора Марианны Пинеды.


Собачьи бега

Рецензия на роман Александра Громова «Шаг влево, шаг вправо».


Ковчег для дискуссий

Краткая рецензия на роман Владимира Михайлова «Беглецы из ниоткуда». Рецензент определяет место новому роману в ряду других космических робинзонад и приходит к выводу, что книга Владимиру Михайлову в целом удалась.