Эхолот - [15]

К возвращению рыбаков Иннокентий оклемался, а ещё через некоторое время все как-то забыли, что из-за его глупой смерти чуть было не пропала рыбалка.

Францевич потащил Сомова на берег, преподавать науку спортивного лова.

Учил он нетерпеливо и нервно: раздражённо дёргал удилище в руках Сомова, то и дело насиловал спиннинговую катушку и даже дал Иннокентию подзатыльник. Сомов улыбался.

Наконец егерь утомился, поставил на рыбацкой карьере Иннокентия жирный матерный крест и ушёл подготовить всё для ухи, а Сомов, глядя на тихую озерную гладь, вспомнил первую поездку на Селигер, не менее нервные дядины попытки научить его рыбной ловле, вспомнил тепло костра, ночной разговор с отцом, и почувствовал интерес к процессу.

Он ждал поклёвки и неожиданно понял, что, сосредоточившись, свободно видит всё, что происходит под водой.

Видит как в аквариуме. Только интереснее. Будто смотришь рисованную анимацию, но странноватую, необычную; он пытался мне объяснить, но со слов каждый представит по-своему; насколько я понял, это вроде как не совсем мультик, но и на реальность мало похоже. При этом видел Сомов исключительно то, что происходило под водой, и никакого отвлечённого творчества.

Расступается зелёная муть... Покачивается крючок с наживкой, подплывает карасик. Маленький. Чуть шевельнём удилищем, пугнём, такой экземпляр нас не интересует, пусть подрастёт. Вот этот – другое дело, крупненький. И не карась, – окунёк. Подходит, принюхивается, осторожно раскрывает губёшки и щиплет лакомство. Активности не проявляет. Всё правильно: мужики говорят, самый жор у окуня в июле. Спокойно, ждем... Всё-таки, не червяк на крючке – личинка миноги. Та-ак... Распробовал, жадно глотает. Вот теперь в самый раз.

И сверкающий серебристо-полосатой кольчугой красавец увесисто повисает в воздухе. Но главное, что поплавок здесь совсем ни при чем, и даже мешает, отвлекает внимание мельтешнёй.

Рыбалка получилась. Сомов носился по берегу, как ненормальный, останавливался в самых неожиданных местах и вдруг начинал таскать рыбин одну за другой. Да ещё каких рыбин! А уж, что касается всего улова, так даже самый наглый рыбак такого бы не придумал.

Уха вышла мощная; рыбаки, поймавшие с лодок раз в десять меньше, обращались к Иннокентию уважительно, а Францевич, откушав водки, предложил ему не пудрить мозги и переезжать к ним насовсем.

Иннокентий скромно улыбался, отнекивался, говорил о везении, а сам тихо ликовал от тайного чуда; даже пытался вспомнить какую-нибудь молитву, чтобы поблагодарить Создателя за такую невероятную милость – он, Сомов, простой, ничего не значащий человек сделался вдруг феноменом! Сомова так и подмывало всё рассказать друзьям-приятелям, но, стараясь быть человеком разумным, он удержался. Вскоре восторги утихли, и Иннокентию стало полегче. На следующий день рыбаки вернулись в Москву.

*

С тех пор Сомов стал рыболовом. Снасть он себе соорудил, с точки зрения спецов, никудышную: длинная (не как у донки) телескопическая удочка с катушкой. И всё. Поплавок был условный, такой, незаметный, зато крючков на леске болталось аж три.

Теперь он выезжал удить регулярно, иногда даже несколько раз в неделю; перезнакомился с рыбаками и стал знаменит в рыболовецких кругах Москвы и Подмосковья. Иннокентий ловил на реках, прудах и озёрах, летом, зимой, весной и осенью, в выходные и даже в будни.

На Волге ловил он жереха и чехонь, язя и судака; в Горьковском море, близ Новой Шомахты – зимой – ерша, окуня и плотву; на Оке попадались стерлядь, подгуст и густера, а зимой – налим; на Пьяне ловить не понравилось, больно уж она прозрачна, и так всё видно, безо всяких чудес; в Плещеевом озере Сомов добывал ряпушку, щуку и уклею, правда, там больше одного крючка на леску цеплять не полагалось; а из Усты (притока Ветлуги) Иннокентий доставал осетра и севрюгу; и удил он, надо сказать, в любую погоду и на любую наживку, невзирая на традиции и устои.

Рыбаки считали, что Сомов скрывает какой-то секрет, и каждый старался Кешу споить. Надоедали Сомову расспросами, но он молчал, как рыба.

И вот, как-то раз, отправившись с Валентином на рыбалку с ночёвкой и изрядно набравшись (не без валентиновой помощи), Сомов как бы невзначай признался, что стал Эхолотом, объявил, что океан для него – аквариум; хвастал, несколько раз приврал, – словом, разошёлся – трудно сохранить в тайне чудо, которое так возвышает тебя над людьми.

Валентин сперва не поверил, но Иннокентий легко убедил его, несколько раз описав в подробностях, что именно сейчас на крючке под водой и угадав что спрятал Валентин в реке для проверки.

Друг объявил Сомова гением и тут же смекнул, как можно заработать на таком талантище денег. Прозвище Эхолот прижилось, и Валентин с тех пор редко называл Кешу иначе. Он стал “раскручивать” Сомова, сдавать в аренду новым русским в качестве консультанта, не раскрывая карт до конца, зарегистрировал фирму и заключал договоры на консалтинг или аренду ценного прибора с наименованием “эхолот”. На самом деле Сомов выезжал с “крутыми” людьми на рыбалку и говорил, глядя в воду, куда забрасывать, да когда тянуть. И все были довольны. Хотя и удивлялись ужасно.