Эхо вечности Книга 2. Багдад–Славгород - [16]

Но сейчас Григорию Афанасьевичу вдруг стало не так страшно от болезни, о которой сказал Зёня, и не так обидно от милосердных врак жены, как стало больно от обвинений в воровстве.

— А ты ворованное брал, не брезговал, — с отдышкой сказал в ответ. — Свинкам сытым радовался.

— Брал, но не воровал. А ты — вор и нищеброд, потому что только возле меня м’яса наелся! — он так и сказал «м’яса», на украинский манер, чтобы еще раз уколоть собеседника тем, что он низкий человек и все его цели и поступки — низкие.

— Да ведь и ты не голодал, ел то мясо, — как можно благодушнее сказал Григорий Афанасьевич.

— Йолоп ты! — весело вскричал Зёня. — Ты даже не понял, что на твоих кормах я держал для себя курочек. Свинина — не для меня.

— Значит, не воровал?

— Значит, значит, — откровенно глумился Зёня над тем, кто его считал своим другом.

— А как же сельповская касса? — улыбнулся Григорий Афанасьевич. — Ведь ее же ты грабанул.

Пока Зёня сглатывал воздух от неожиданности, Григорий Афанасьевич продолжал:

— Я знаю, что это твоя работа. Могу похлопотать о возобновлении дела. Не переживай, улики у меня найдутся. Хочешь? Неужели ты не понял, что не будь меня рядом, ты бы схлопотал изрядный срок? Я же тебе, подлецу, ни разу ни слова не сказал, не упрекнул... Как же ты можешь теперь плевать мне в лицо?

— Больной бред! И зачем я возился с тобой, нянчился с твоими ублюдками кривоногими, нахваливал жену-уродку... Только марался. Тьху! Одно радует — жить тебе осталось даже не недели, а считанные дни, — и Зёня вышел, хлопнув дверью.

Наутро следующего дня Григорию Афанасьевичу стало плохо, вызванный врач констатировал инфаркт сердца. Спасти больного не удалось.

— Впервые вижу, чтобы раковый больной умер от инфаркта, — качал головой врач, обращаясь к Любови Ивановне. — Что с ним случилось накануне?

Не зная правды, та махнула рукой и сказала первое попавшееся:

— Узнал о своем диагнозе.

Конечно, с дистанции времени многое видится четче, становится почти очевидным и понятным. Например, вскоре после смерти Лысенко Зёня начал строить новый дом. Широко размахнулся! За один год, наняв нужные бригады строителей, подвал сделал, как бомбоубежище, стены возвел высокие, крышу, кровлю — все в лучшем виде. Даже загрузил в подвал мебель для всех комнат, новое постельное белье, шторы, посуду, кухонную технику.

Начал делать внутренние простенки. И тут в новую хату тихим шагом вошла Александра Сергеевна.

— Покажите, где тут будет моя комната, — попросила Зёню.

— Какая твоя комната? — возмутился сынок. — Тебе мало твоей хаты? Мы тебе ее освободим — наслаждайся.

— Ты шутишь? — уточнила Александра Сергеевна.

— Не шучу! — грубо отрезал Зёня. — Не хватало мне еще в своем доме нюхать твои старые лохмотья.

— Ну ладно, — старушка поджала губы. — Поживете вы здесь без меня, — с тем и вышла.

А назавтра сожгла документы на новый дом, все до последнего листика. Да хитро как сделала: чтобы ее не обвинили в злом умысле, заодно и на свою хату бумаги спалила. Мол, по недосмотру получилось... Искала, чем бы дрова в плитке растопить...

Зная, каким взрывным и необузданным был Зёня, можно было думать, что за такую выходку Александре Сергеевне достанется от него на орехи, что он исколотит ее до полусмерти, и рука у него не дрогнет. Но ничего подобного не случилось, даже большого скандала не произошло. Только вот что со временем поразило родню, знавшую об этой истории: почему-то Зёня не стал восстанавливать документы на хату, более того — с тех пор остановил стройку и больше в новый дом ни гвоздя не забил. Так тот дом и простоял более 40-ка лет, до самой его смерти, неоконченным.

Вот настоящая загадка! Загадка с догадками: наверное, Александра Сергеевна так много знала о своем невменяемом сынке, так много могла сказать о нем, даже чем-то доказать свою правоту, что он просто заглох. Она после этого даже не боялась жить с ним под одной крышей. Что-то было в ее руках, что крепко-накрепко держало его в узде. Ох, с тех пор и посейчас попахивает от того его смирения не просто изменой родине, но, возможно, и чужой кровью...

Но теперь никого уже нет в живых, не спросишь, не упрекнешь. Только Евгений Сергеевич, много знающий и все еще энергичный, где-то обретается в Нью-Йорке. А как же? Все ниточки ведут туда...

Как многие из мужчин, Зёня любил технику, и не отказывал себе в удовольствии пользоваться ею. Отчасти это было вынужденно — на их краю не было воды. Рой или не рой скважину, до воды не доберешься. И все люди пользовались водой, которую привозили из чужих колодцев. Везли издалека: то с противоположного края села, то вовсе с привокзального хутора. Как тут обойтись без транспорта? Вот для привоза воды Зёня держал во дворе тяжелый мотоцикл, в коляске которого неизменно стояли два молочных бидона для воды. А на работу и за покупками ездил на «Запорожце».

А тут вдруг, остановив строительство дома, купил себе новенький «Москвич-412» — загляденье, а не машина. По такому случаю «Запорожец» был изгнан из гаража и поставлен под грушей, а в гараже поселился «Москвич».

Странный образ жизни вели Зёня и Муля — за всю жизнь они только два раза съездили в Киев к Евгению Гончарову, племяннику Зёни, который был годом его моложе. И то на поезде. Остальное время провели в Славгороде и его окрестностях. Никогда и никуда больше не выехали — ни по делам, ни в отпуск, ни в гости, ни курам на смех...