Эхо странствий - [22]

Риф Тавиль указал мне на маленькую босоногую девочку лет шести. Она сосредоточенно разрисовывала краской полуразбитый горшок.

— Будущая мастерица, — сказал Риф. — Здесь так повелось: как только заметят у ребенка способности к рисованию, дают ему пережженный горшок, старую кисть и оставляют одного — упражняйся сколько угодно. И ребенок фантазирует, вырабатывая собственную манеру росписи. Ведь у каждого здешнего художника свой почерк.

Разрисованный кувшин несколько дней держат на солнце, затем обжигают в конусной печи. После этого он готов служить людям — сохранять воду свежей и прохладной, украшать их дом.

Возвращаясь из Рашей с двумя отличными кувшинами, мы заехали в деревушку Бейт Шабаб. Здесь также процветает гончарное производство: на плоских полочках крыш выставлены целые сервизы глиняной посуды. Риф повел меня к одному из своих знакомых. Мы расположились на каменной веранде, окруженной гранатовыми деревьями. Бордовые тугие плоды лоснились на солнце. Казалось, что это настоящие гранаты, которые вот-вот разорвутся, и розовая картечь зерен брызнет во все стороны. Хозяин дома подал гостям традиционную чашечку кофе и поставил на стол корзину гранатов. Я хотел было разрезать тяжелый переспелый плод, но заметил, что здесь с гранатами обращаются иначе. Риф принялся катать гранат по столу, постукивая по нему, тщательно разминая с боков. Затем, когда плод сделался совсем мягким и из него стало раздаваться бульканье, как из жбана с вином, Риф проделал в кожуре отверстие и залпом выпил содержимое. Я последовал его примеру, и несколько глотков терпкого гранатового сока моментально утолили жажду.

Хозяин оказался столяром и резчиком по дереву, и в его доме мы увидели множество еще пахнущих смолой фигурок феллахов, верблюдов, деревянные маски, мундштуки, подносы, пеналы. На стенах были развешаны писанные маслом дощечки миниатюр: пейзажи гор и моря, танцующие крестьянки, портреты односельчан в национальных одеждах, цветы. Миниатюры немного грешили рисунком, но чувствовалось, что в них вложено желание передать увиденное.

— Ты уже не занимаешься этим? — спросил Риф у хозяина, указывая на пестрые дощечки на стене.

— Нет, — ответил тот. — С живописью покончено. Трудно стало сбывать эти сувениры… Туристы охотнее покупают дешевую цветную открытку. Не один день затратишь на такую миниатюру, а цену дают за нее грошовую. Стоит ли зажигать свечку для дьявола!

Когда хозяин на минуту отлучился из комнаты, Риф сказал мне, что этот столяр и одновременно художник-самоучка ни за что не станет работать «тыльной стороной руки» — во все, что делает, он вкладывает душу. Поэтому ему пришлось отказаться от художественных миниатюр — халтурить не хочет, а созданные кропотливым трудом произведения ценят не дороже фотографий.

Мне понравилось выражение «работать тыльной стороной руки» (кое-как), и я его тут же записал. Риф заметил это.

— Вам придется завести толстую тетрадь, — сказал он. — У ливанцев множество отличных пословиц и поговорок. Одной хорошей пословицей иногда можно высмеять, сокрушить длинную речь противника.

Риф был прав. У ливанского народа пословицы отличаются краткостью, выразительностью и глубоким смыслом. Ливанцы религиозны, но мне не один раз приходилось слышать выражение: «Час справедливости стоит тысячи месяцев молитвы». В древние времена была сложена пословица, актуально звучащая и поныне: «Если бы бедность была человеком, то я бы убил ее».

После завоевания Ливаном независимости в страну устремилась масса иностранных предпринимателей, экономических экспертов, подозрительных дельцов. И демократическая печать республики, предостерегая правительство от наплыва иностранцев, которым чужды национальные интересы Ливана, напомнила образную арабскую пословицу: «От множества матросов затонул корабль».

Мы распростились с талантливым столяром-живописцем, чью мебель можно найти в любом доме Бейт Шабаба, по чьи картины украшают стены лишь его собственного дома. Провожая нас, ремесленник вывел старенький дребезжащий велосипед — он отправлялся за очередным заказом в соседний поселок.

— А время-то здорово поело и попило на твоем велосипеде, — заметил Риф. — Пора бы купить и новый.

— Пора бы… Да не на что. Глаз не может очутиться над бровью.

Риф кивнул в мою сторону — записывай. И я записал, а рядом поставил русский синоним — «выше головы не прыгнешь».

Уже на исходе дня возвращались в Бейрут. В какой-то маленькой деревушке мы неожиданно попали на праздник сбора урожая. Ливанские крестьяне ежегодно празднуют завершение осенних полевых работ, сбор урожая (даже если урожай и не очень богатый). Целый год, проведенный в труде, надеждах и ожидании того, чем отблагодарит земля, завершается массовым гуляньем, танцами, свадьбами.

В центре деревни, окруженные односельчанами, шестеро парией под звуки свирели плясали народный танец дабка. Сначала все шестеро берутся за руки и, потихоньку притопывая, шеренгой движутся то в одну, то в другую сторону. Затем один из них, самый гибкий и ловкий, становится вожаком. Он хороводит, учащает ритм и взмахивает платком, как бы дирижируя остальными, приглашая их к бурному танцу. Вот он переходит к новому па: шаг вперед, шаг в сторону. Все слаженно повторяют это движение, а ритм все ускоряется и ускоряется. И когда танец достигает наивысшего накала, вожак падает на колени, выкрикивая страстные гортанные возгласы. Публика вторит ему, а пастушья свирель заливается высокими, пронзительными нотами.