Эхо моей судьбы - [17]

Воды, текущей в вечных берегах,

То разбежится разномастной ратью

Собак и кошек, сгинув впопыхах.

Но всякий раз мой сон предупреждает,

С чем я столкнусь, возможно, наяву.

Моя надежда вновь не оставляет

Меня и с ней я, грешница, живу.

И что реальней — бодрствованье, сон ли, —

И там и здесь — земля и небеса,

Судьба проблем подбрасывает комли

И там и здесь, зовёт на голоса

Из прошлого и в будущее тянет,

Не обещая лёгкого пути,

И разноцветной радугою манит,

Что после бури будет мне светить…

Но я опять на отступленье сбилась,

А надо повесть нашу продолжать.

Ковёр дырявый мчал, иль мне приснилось,

Или несла нас вдаль моя кровать,

Теперь неважно, главное, летели

Мы с Аладдином, только облака

Вокруг пластались, где-то птицы пели,

Да ветры обдували нам бока.

Земля казалась нам такой прекрасной,

Как гением написанный эскиз,

Хоть наше предприятие опасно

Довольно было, мы смотрели вниз.

И вот уже коварного Магриба

Мы видим земли там и, наконец,

Вцепясь друг в друга, стали ждать ушиба,

Чтоб не разбиться сдуру о дворец.

На удивленье приземлились мягко,

Ковёр дырявый тут не подкачал,

Мы лишь зашибли с Аладдином пятки

О камень, что под окнами торчал.

Нам повезло, мы прибыли к полудню,

Колдун сиесту чётко соблюдал.

Он спал, служанка теребила лютню,

Весь двор дремал под шелест опахал…

Будур, увидев нас, от счастья млела,

То плакать принималась, то, смеясь,

На Аладдина радостно глядела

И колдуна «попотчевать» рвалась.

Но мы тихонько к ложу колдунову,

Едва дыша, все трое пробрались…

И вот уж лампа нам досталась снова,

И с джином вновь пути пересеклись.

Он, как ребёнок, радовался встрече,

Колдун его из лампы не пускал

И, говоря: «Тебе здесь делать неча»,

С медведем вместе в лампу затолкал.

Медведь от тесноты страдал немало

И балалайку где-то потерял,

Короче, им нас шибко не хватало…

Но вот колдун проснулся и привстал.

На нас он смотрит в ярости и страхе,

Молчим и мы, но тут медведь взревел…

Мы не виновны в колдуновом крахе,

Мы скажем просто: отошёл… от дел.

Прощай, Магриб. Нам было не до шуток,

Но всё теперь осталось позади…

Султан и Аладдин набили уток,

И я, как верный старый паладин,

На пир осталась. Джинн с медведем пели,

Обнявшись, из «Хованщины» с «Садко»,

И факелы на золоте горели,

И гибким экзотическим ростком

Будур вокруг отца и Аладдина

Вилась, от счастья рдея, чуть дыша,

А я на эту дивную картину

Смотрела и совела, хороша.

Среди друзей и перебрать не страшно,

Тем более, возможно, это сон.

По лестнице я поднялась на башню,

Где ветер исторгал великий стон,

Где звёзды плыли августовской ночи…

Прошло полгода по земным часам.

Что завтра мне кукушка напророчит,

И будет окончанье чудесам, —

Не знаю я. Но сны мои реальны,

Как жизнь, что атом с атомом сплела,

И, как бы ни была она печальна,

Она добра и зла, и… весела.

Она — за гранью и она — на грани,

За ней угнаться можно, но зачем?

Я, будто побывав в Левиафане,

Опять ищу на голову проблем,

Когда пытаюсь вылезти на волю

Из чрева ночи, словно этот мрак

Когда-то мне накликал злую долю,

И из него не выбраться никак.

Спешить не стану, хоть осталось мало

Вина в стакане, жизни и любви…

По крайней мере, здесь я не скучала,

Переживая новости в крови.

Мой Аладдин с его волшебной лампой

Мне осветил немного этот путь,

Где всё — рутина, суетность и штампы.

Теперь бы только лампу не задуть!

Вне этой башни из слоновой кости

Всё только сон, сомнения и страх…

Крещендо ночи, разгулялись гости,

А мне пора домой, увы и ах.

Февраль-август 2015 г.

«Как жадно жизнь считает дни и годы!»

Как жадно жизнь считает дни и годы!

Она таким завязана узлом,

Рисующим на вечности разводы,

Не благом становясь, а сущим злом!

Когда бы мне досталось хоть немного

Любви такой, что я способна дать!

Когда бы у родимого порога

Меня встречала любящая мать!

Когда б меня сомненья не терзали,

Что мной не игуаны рождены,

Я позабыла б все свои печали,

Мгновенье с часом были бы равны.

Когда бы дети, свет едва увидев,

В объятьях смерти не умолкли вмиг,

На этот мир я не была б в обиде,

Меня бы ужас страха не постиг.

Когда б меня друзья не покидали,

В сырой земле найдя свой хладный кров,

Тогда была б несчастлива едва ли,

Не ощутив в ногах могильный ров.

Когда бы все, кого вокруг я вижу,

Имели честь и совесть, то тогда

Творенья день мне б стал милей и ближе

Тысячекратно, и моя звезда

Светила бы над ровною дорогой,

Где я б не знала скорби и утрат

С рождения до смертного чертога.

Но был бы так уж разум мой богат?

Но было б сердце так моё открыто,

И пела бы от малости душа?

Всё было б ровно, тускло и избито,

И ветер в спину ласково дышал.

Изнеженно смотрела б я на «смердов»,

Что корчатся в пучине вековой,

И безразлично, и жестокосердно

Несла б гордыни горб великий свой.

Я, в собственную святость бы поверив,

Забыла, что есть зло, а что — добро,

И грезила бы раем… Только в двери

Я в эти не пролезла б всё равно.

Свобода воли на земле, где правит

Безумие, на то мне и дана,

Чтоб знать, — мой Бог в несчастье не оставит,

А смерть мертва. И сколько мне она

Грозить не будет из проклятой бездны,

У жизни отнимая каждый миг,

Стращать меня ей просто бесполезно, —

Не сломлен тот, кто к счастью не привык.

Пусть бренно тело, что в годах ветшает, —

Душа созрела в кратере невзгод.

Надежда вновь во мне не умирает,