– Неужели нет способа?
Нож в пальцах дрогнул. Длинная стружка, свесившись до пола, качнулась змеей. Перевернутый, готовый ужалить знак вопроса. Грека замер, словно прислушиваясь к чему-то, взгляд слепо блуждал по двору. Егору почудился рев и грозный рокот падающей воды.
– Есть. – Голос скрипнул несмазанным колесом. – Забудь об этом. Я спрячу тебя.
Подавшись вперед, Егор выдавил:
– Сколько. Ты. Выдержишь?
– Дня два. Или три.
– И что потом?!
– Догадайся.
Губы корчились перерубленным дождевым червем. Только губы. Лицо застыло маской.
– Что за способ? – с нажимом произнес Егор.
– Скверный способ, – помолчав, ответил Грека. – Сдохнуть и то лучше. Правда, может выгореть.
– Если я… – Егор запнулся, – умру, они придут к тебе. В мой сон.
– Не придут.
– Уверен?
Грека устало смотрел на Егора, так отец смотрит на капризного ребенка. Кого ты пугаешь? – читалось в глазах. Меня? Шантажируешь? Чем? Вздохнув тяжелее прежнего, отложил вырезанную из чурки вещицу – она до боли напоминала маленькое весло, вторая чурка дожидалась рядом.
– Вдруг выгорит? – прошептал Егор.
Грека покачал головой. В черных с проседью волосах запутались мелкие стружки.
– Ты в детстве на ромашке гадал? Обрываешь лепестки – да, нет. Получится, не получится. Лотерея.
«Придут к тебе охотники или нет», – хотел съязвить Егор, но вместо этого пробормотал:
– Что ж вы все такие…
– Сволочи? – подсказал Грека.
– Хуже.
Егор рывком поднялся, шагнул к калитке в воротах.
– Стой, – окликнули сзади.
Он взялся за щеколду. Потом обернулся.
– Спасибо, что приютил. За помощь спасибо. Жаль, что так вышло. Затруднять тебя не буду, в ноги падать – тоже. Долг? Считай, отработал. Как-нибудь справлюсь. Сам. К тебе, надеюсь, не явятся. Это уж совсем несправедливо.
– Ты бы согласился? – спросил Грека. Его левое веко слегка дрожало, и в такт этим подергиваниям далеко, на самом краю сознания шумели под ветром рыжие камыши. Чш-ш-ш – ветер. Холодок в затылке, скрип уключин. Сырость, плеск; забвение.
– Я… – Егор посмотрел на руки. – Помогу. Я учился, умею.
– С лодкой управляться? А если перевернемся? Если вплавь? Там, братец, такие караси-юраси. Цапнут – и с концами.
Егор криво усмехнулся.
– Откуда про Юрася знаешь? Про то, что плавать назло выучился?
Грека недоуменно взглянул на него и вдруг засмеялся:
– Упрямый. Люблю упрямцев! Ладно, айда тренироваться, а то с непривычки запястья повредишь.
В лодке было тесно; заваленное рыбой дно не прощупывалось. От запаха мутило. Воняло не просто рыбой – какой-то тухлятиной, и Егор с трудом сдерживал рвоту. Он и Грека гребли по очереди. Лодку сносило течением, и они работали веслами изо всех сил, натирая кровавые мозоли на ладонях.
Река грозно шумела на перекатах. Вода бурлила, с весел срывались клочья пены, а за кормой противно хлюпало и чавкало. Позади космами стлался туман, мелькали огни и звучал далекий охотничий рог.
Сверху, из-за края туч, тускло светил месяц.
– Главное, на стремнину выйти, – перекрикивая грохот волн, орал Грека. – А потом выгребать скорее. И чтоб бок, бок чтоб не подставлялся! И весла чтоб не обломились. Иначе звездец. Там, знаешь, водопад есть. Охрененный, я тебе скажу, водопад! Глубокий! Рушится в тартарары. Прямиком, значит, в Тартар. Самое то для неупокоенных. Оттуда даже титанам не выбраться. Ты, главное, греби! Греби, чтоб им всем пусто было!
И Егор греб.
Греб, срывая ногти на пальцах и страшно, безумно, радостно хохоча. 
