Ехал Грека - [4]

Егор ощупал языком зубы. Зубы болели, как от хорошей затрещины. Когда ударился, обо что? Или ударили?

– Весла жаль. – Грека досадливо скривился. – Течение там, камни. Не напасешься весел-то. Ладно, посмотрим, кто кого прижучит. Ты ложись, нечего шастать. Окно вон подушкой заткни, чтоб не дуло. Не бойся, до завтра не явятся. Спокойной, значит, ночи. – На пороге задержался, хмуро бросил: – Дужку приладь. Я на этой кровати мальцом спал, а ты – ломаешь.

Егор отрешенно взглянул на металлическую дужку в своих руках, положил на пол. Казалось, металл изъела ржа: пятна засохшей крови сплетались грубым узором. Порез на ладони саднил, не давая забыть пережитый ужас. Возле подоконника блестело стеклянное крошево. Присев на смятую постель, Егор зажмурился, спрятал лицо в ладонях и сидел так бездумно и неподвижно, отходя от кошмара.

Звон лопнувшего стекла переполошил весь дом. Первым на шум прибежал Грека, за ним – парень, кидавший навоз, и лысый мужик с топором. Что случилось позже, Егор не помнил, разве что урывками.

Крик. Жуткий, отчаянный. Это он кричит, Егор Климов, разрывая ледяную удавку страха на горле, разрывая мертвую тишину и собственные легкие. Бледный, сосредоточенный Грека жестом отсылает мужчин прочь из комнаты. Огромные косматые тени всадников мчатся по крышам домов…

Темнота, спасительная, мягкая; немая. Баюкает, наваливаясь, дрема. Пахнет рыбой. Вдруг – треск, скрежет… Егор лежит на мокром и скользком. Вверху среди стада туч бродит месяц, заливая блеклым светом речную гладь. Зябко. Сырой ветер забирается под воротник, вынуждая кутаться в клеенчатый рыбацкий балахон. Лодку влечет течением, но уже не крутит и не болтает; обломки весел зря вспенивают воду. Егор елозит ботинками по груде рыбы, приподнимается, опираясь на локти. На корме, спиной к Егору, широко расставив ноги, стоит человек в плаще и наполеоновских размеров шляпе. Он жарко, трудно дышит и громко сморкается. Затем, приложив козырьком руку ко лбу, всматривается в еле различимую полоску берега на горизонте. Полы брезентового плаща треплет ветер, и они раздуваются двумя маленькими парусами.

Егор кашляет в кулак, сплевывая прилипшую к губам чешую.

– Оклемался?

Человек оборачивается, в ухе капелькой серебра дрожит серьга.

* * *

Звонок в прихожей верещал, словно соседский кот, которому отдавили хвост.

Вздрогнув, Егор вскочил с дивана. Невпопад затрезвонившему будильнику были обещаны все кары небесные и земные. Почему-то спросонья Егор решил: звонит будильник.

Но звонили в дверь. Бесцеремонно, назойливо; в двенадцатом часу ночи. Предлагая немедленно открыть или распрощаться с мыслью об отдыхе.

После уверений психа о мести, безжалостной и неотвратимой, подобные действия граничили с безумием. Ответ мог быть лишь один. Не открывать. Вопреки здравому смыслу подстрекаемый губительным любопытством, Егор на цыпочках прокрался в прихожую. Выждав минуту, прильнул к глазку. Мужчина на лестничной клетке методично давил на кнопку. Он был высок, худощав и слегка небрит; аккуратно зачесанные назад волосы собраны на затылке резинкой, из кармана пиджака выглядывал уголок носового платка. Опрятный вид и строгий деловой костюм гостя внушали надежду: вероятно, ошибся квартирой.

Будто уловив, что за ним наблюдают, мужчина прекратил терзать кнопку и внимательно посмотрел на дверь. Егор обомлел. Сразу почуяв в облике незнакомца что-то не то, он теперь понял, что именно. Человек был вылитый он.

– Откроешь ты наконец? – спросил двойник. И постучал по глазку костяшками пальцев.

От спиртного гость отказался. «А я, пожалуй, тяпну, – сказал Егор. – Сто пятьдесят. Чтоб мозги прочистить». «Тяпни», – разрешил визитер, скребя щетину на подбородке.

На плите пыхтел чайник. Егор вспомнил, что ничего не ел и не пил, и сейчас, торопливо нарезая сыр и колбасу, косился на замершего в неудобной позе двойника. От чая и бутербродов гость отказался тоже.

– Браславский. Вальдемар, – представился он, перешагнув порог. Руки не подал.

Не снимая обуви, прошел на кухню.

– Давай без ахов и охов. Я – не ты. Просто мы удивительно схожи. Поэтому у тебя, вернее, у меня – но в нашем конкретном случае все-таки у тебя – возникли проблемы.

– С лестницы давно не спускали? – поинтересовался Егор.

Гость хмыкнул.

– Меня вообще не спускали с лестницы. И знаешь, я бы не советовал.

– Говори. Лучше без предисловий.

– С юродивым общался?

Егор кивнул.

– Он нас перепутал. Разумеется, юродивый не сам по себе и не болтал, что на ум взбрело. Передал, что велели. Он – проводник между…

Украдкой приглядываясь к Браславскому, Егор отметил: не так уж они похожи. Различия есть, и немалые. Надо быть идиотом, чтобы спутать его и этого заносчивого хлыща. Впрочем, чокнутый проделал это с двойным успехом – утром и вечером.

– …кроме того, юродивый пометил тебя. Отныне ты дичь, добыча. Охота ринется по твоим следам, настигнет и убьет.

– Зачем… предупреждаешь? – угрюмо процедил Егор.

– Не веришь мне?

– Чему я должен верить? Что за вздор?! Какие-то охотники, месть. Проклятие. Древнее, поди?

– Древнее, – вздохнул Браславский. – Наш род проклят. Мой предок, Роман Яновский, крепко ошибся четыре века назад. Верно, дьявол помрачил его разум, водил его рукой. Он отравил и предательски убил своего побратима.