Его звали Отакар - [73]

— Каждый настоящий чех сегодня яснее ясного видит, что, не будь сильного и могучего Советского Союза, который разбил гитлеровские планы мирового господства, надежды нашего народа на свободу превратились бы в ничто. Каждый чех понимает, что будущее нашей нации и нашего государства может быть обеспечено только в том случае, если наш народ будет опираться на могучую силу и мощь Советского Союза и на братскую помощь советского народа. И каждый настоящий чех с уважением склоняется перед теми великими жертвами, которые принесли, приносят и еще будут приносить народы Советского Союза, чтобы одолеть гитлеризм и тем самым освободить наш народ.

Снова бурные аплодисменты.

Ярош еще больше напряг внимание. Готвальд начал говорить о третьем принципе, об устройстве политических отношений дома после освобождения. Наверное, все-таки не обойдется без агитации.

— Будущее разрешение всех социальных, политических и национальных проблем в освобожденной стране, как и урегулирование ее международных отношений, народ возьмет на себя. Поэтому если, может быть, еще и найдутся такие люди, которые, скажем мягко, по своей наивности или глупости болтают о том, что после победы над Гитлером народ нужно «держать в узде», или, может быть, даже нужно приехать из-за границы наводить дома «порядок», то опять, мягко выражаясь, таких людей нужно призывать к порядку.

Ярош на секунду отвлекся и осознал, что он, не отрываясь, смотрит на губы Готвальда и машинально в знак согласия кивает головой. Он повернул голову в сторону, заметил, что и бойцы обмениваются взглядами: «Отлично! Он прав!»

— Вы призваны, — звучит в зале твердый, сильный голос оратора, — в рядах Красной Армии бороться против общего врага. Пусть же будет делом вашей чести стать достойными этого. И вы должны стать мастерами военного дела. Станьте хорошими первоклассными солдатами… Держите голову высоко и наполните свои сердца боевой решимостью, ибо день расплаты с нашим врагом приближается…

Ярош улыбается и гордо выставляет грудь. Если он сядет с этим человеком за один стол, то они хорошо поймут друг друга.

Зал взрывается бурей аплодисментов. Ярош хлопает так, что у него горят ладони. Ему хочется встать и крикнуть: «Я согласен! И бойцы моей роты тоже с вами согласны и обещают…»

Командир части встал из-за стола, подождал, глядя в зал, пока стихнут аплодисменты, и обратился к Клементу Готвальду:

— Спасибо, пан депутат, за доклад. Офицеры и бойцы чехословацкой части запомнят ваши слова о единстве. Как командир чехословацкой части я обещаю вам, что мы не допустим, чтобы это единство было нарушено. Каждого, кто будет его каким-либо образом нарушать, мы обезвредим и поступим с ним как с преступником… Наше отношение к Советскому государству и его народу не только дружеское. Этого для его определения мало. Это не только дружба, но и братство, которое будет скреплено кровью и которое должно будет продолжаться вечно. И то, что это не пустые слова, мы убедительно докажем действиями в будущем. Заверяю вас, что чехословацкая часть свою задачу выполнит.

Все восторженно аплодируют, встают, в зале звучит чехословацкий гимн.

Бойцы и командиры покидают кинотеатр. Ярош обращается к Сохору:

— Силен этот Готвальд.

Ротмистр восхищенно поддакивает:

— Это верно, пан надпоручик…

Офицеры отправили свои подразделения в казармы, а сами остались у кинотеатра, обсуждая речь Клемента Готвальда. Лишь через продолжительное время, переполненные впечатлениями, они начинают расходиться по домам.

— Ну, что скажешь о докладе? — спросил Яроша Лом.

— Очень хороший, — удовлетворенно кивнул головой Ярош. — Этот Готвальд меня прямо удивил. Я ожидал, что он будет агитировать… понимаешь, хвалить коммунистов…

— Я тоже ожидал агитацию, — признался остраванец Лом, — а это я подпишу немедленно без всяких оговорок.

— С этим согласится каждый честный чех, — решительно заявил Ярош. — Так надо было говорить в 1938 году!

— А ты слышал о речи, которую депутат Готвальд произнес двадцать второго сентября с балкона парламента во время той огромной демонстрации? Когда люди требовали отставки правительства, которое хотело капитулировать? — Это в разговор вмешался подпоручик Франк, о котором было известно, что он коммунист.

— Нет, не слышал. А что? — Ярош вопросительно посмотрел на надпоручика Лома.

— О некоторых вещах, которые мы сегодня с вами слышали, он сказал уже тогда. Чтобы все сплотились для обороны республики.

Ярош удивленно замахал головой. Он не сказал ничего, но мыслей в его голове было предостаточно. И действительно, размышлять было о чем.

Клемент Готвальд, очевидно, принял во внимание то, что сообщала ему партийная организация о внутренних противоречиях в батальоне, и то, что знал о военно-политических замыслах чехословацких политиков в Лондоне. Но дух его выступления был велик.

Готвальд тверд, как камень, и в то же время необыкновенно человечен. Он убеждает и в то же время воспитывает. Он знает, что бойцы и командиры части ранее жили в разных условиях, на них оказывали влияние неодинаковые социально-экономические и политические факторы. Одним словом, люди здесь такие, какими их сделали жизнь, семья, школа, та среда, в которой они действовали. Но взгляды человека — это не есть что-то постоянное, как клеймо на лбу. Если люди сами по себе честные, то они с естественной необходимостью воспринимают все честное, справедливое. Имея небольшое терпение, можно легко поставить их на правильный путь. Даже с маленькими и несовершенными людьми можно делать большие дела.