Его звали Отакар - [39]

21 сентября, четверг. Утром наша рота выступила первой. В 13 часов мы дошли до города Гусятин. Вечером часть группы повезли на поезде в Каменец-Подольский, наша рота осталась ночевать в Гусятине.

22 сентября, пятница. Утром прошлись по городу. После обеда, примерно в 13 часов, нас погрузили в вагоны и повезли в Каменец-Подольский. В 18 часов восточноевропейского времени мы достигли цели своего путешествия, оказавшись в старинном русском городке на территории уже собственно Советского Союза».

11

Древний городок на скалистом пригорке, возвышающемся над рекой. 22 сентября 1939 года. На улице опять строится колонна чешских и словацких военных эмигрантов. Одежда на них стала еще более неприглядной, на лицах написано недовольство. Поручику Ярошу стало как-то не по себе при мысли о том, что ему придется, как на плацу, командовать этими измученными и физически, и духовно людьми. Прямой и упругий, как прут молодого орешника, он встал посреди дороги и поднятием руки указал, где нужно строиться взводу. Мужчины нехотя поднимались с травы и становились в шеренги за его спиной. Некоторые из них роптали:

— Опять топать?

— От холма и до холма!

— А ведь нас учили в школе, что поверхность Украины ровная, как стол. А нас наши офицеры водят по одним холмам!

Дана команда, и колонна пришла в движение. Вскоре подразделение, шедшее в голове колонны, вошло на улицу города. Бойцы в гражданской одежде вступили в город с понурым видом. Они устало и без всякого интереса скользили взглядом по домам с осыпавшейся штукатуркой, воротам. Вряд ли кто из них думал в тот момент о том, что им предстоит сделать в будущем и какую роль они сыграют в освобождении своей родины. Будущие воины идут, согнувшись под тяжестью чемоданов и узлов, ноги их шаркают по асфальту, будто у них нет сил поднимать их выше, между рядами в колонне образовались разрывы.

Прохожие холодно, не выказывая никакого интереса, поворачивали головы к иностранцам, которые шли по их городу. Только некоторые из них останавливались и ломали себе голову, откуда взялся этот сброд?

Поручик Ярош едва сдерживал злость. Идем как на похоронах, черт возьми! Злость придала еще более энергичное выражение его подбородку, на скулах заиграли желваки.

— И это идут бывшие солдаты! Тащитесь, как бабы с рынка! — Голубые глаза его метали молнии.

Он резко вышел из строя и, твердо ступая своими разбитыми ботинками, запел громко строевую песню. При этом лицо его засветилось каким-то мальчишеским задором. Раз-два-три!.. Его поддержало несколько голосов, но с каждой секундой поющих становилось все больше, песня звучала сильнее, бодрее, звуки ее докатывались до стен домов и, отражаясь от них, вызывали громкое эхо, разносившееся далеко вокруг.

Чехословацкие добровольцы выровняли ряды, подтянулись, пошли в ногу. И вот уже дрожит мостовая под размеренными ударами ног, все добровольцы поют громко, с большим желанием. Песня гремит как весенняя гроза, которая очищает воздух и моет улицы.

Ярош с чувством удовлетворенности смотрит на похудевшие лица товарищей, не переставая петь вместе с ними… Ему кажется, что вместе с песней из ртов вырываются сейчас страдания и лишения, пережитые ими в ужасные дни окончательной гибели польского государства, неимоверная усталость от бесконечных маршей, неуверенность, безнадежность.

Люди на тротуарах останавливаются, лица их светлеют.

— Nazdar![8] — выкрикнул кто-то из колонны. Вверх в приветствии взлетели десятки рук.

— Nazdar! — прогремело по улице через секунду, а с тротуаров прохожие отвечали чехам и словакам веселыми улыбками и своим обычным русским приветствием:

— Здравствуйте!

Голова колонны повернула к красным кирпичным стенам Ворошиловских казарм.

ЭШЕЛОН

1

30 января 1943 года. Поезд набрал скорость, колеса вагонов весело постукивали на стрелках. Бузулук исчез вдали. В вагонах долгое время было удивительно тихо. Бойцы сидели вокруг горящих печурок и каждый из них вспоминал о днях, проведенных в оставленном, быть может, навсегда, южноуральском городке Бузулуке. Да, сладкой их жизнь в Бузулуке не назовешь. Изнурительная боевая учеба, тяжелый физический труд. И так весь 1942 год. Дни были заполнены с утра и до самого вечера. Зарядка, упражнения с оружием, тактические занятия, марши, копание окопов, стрельбы, тревоги, наряды, караулы… В мороз, в жару, в дождь, днем и ночью…

Сколько раз бывало так трудно, что просто хотелось зареветь. Казалось, что сил уже совсем не осталось, все, конец. Но всякий раз выдохшийся физически боец находил в себе волю превозмочь усталость и, крепко сжав зубы, становился вместе со своими товарищами. Досталось им, конечно, это верно, но бывали минуты, когда они отдыхали, шутили, смеялись, танцевали… Нет, все-таки им было хорошо в Бузулуке и поэтому расставаться с ним было грустно. Теперь они едут на фронт, а для них это означает не что иное, как ехать домой, во всяком случае, приближаться к нему. Они просили об этом, желали этого и теперь рады, что этот желанный миг настал. Впереди их ожидает суровая фронтовая жизнь и никто не строил себе на этот счет никаких иллюзий. Смертельные схватки с врагом, кровь, пот, убитые, раненые — вот что их ожидает… Только бы не вернуться домой уродом… нет, ни в коем случае! И не попасть в плен, лучше пулю в лоб…