Его звали Отакар - [22]
— Разрешите?
Надя кивнула.
Когда они вместе закружились по залу, кое-кто с восхищением посматривал на них. Очень уж у них хорошо получалось, прекрасная пара.
В тот день и началась их любовь. Порывистая, страстная любовь. Чувства их рождались не постепенно, они возникли сразу, вспыхнули, словно пламя. Вечерами Ота и Надя гуляли по бузулукскому парку, взявшись за руки. Иногда они выбирались и на луга, к реке Самаре. Вечера тогда стояли теплые, земля постепенно отдавала тепло, полученное жарким днем. В порывистых объятьях биение их сердец сливалось в единый гул. Да, как было тогда хорошо!
Теперь они стоят у поезда, сжимая друг другу руки, и молчат. Они знают, что над их любовью нависла черная туча. Многое они друг другу обещали, но никто из них не знает, будут ли эти обещания выполнены. Надя, конечно, не хотела бы отпускать от себя своего возлюбленного. Не одна она желала этого в суровые годы войны. Девушка смотрит в лицо Ярошу. Ей так жаль, что война их разлучает. Проклятая война! Что бы она отдала теперь за то, чтобы он остался здесь. С губ ее едва не сорвался вопрос: «А ты не можешь здесь как-нибудь остаться?» Но она вовремя сдержалась. Разве можно такое говорить, особенно ему. Ведь она знает, как он ждал эту минуту. Ярошу не приходит на ум ни одного подходящего слова, которое он бы мог сказать любимой. Он только смотрит ей в глаза, улыбается какой-то странной улыбкой и до боли сжимает ее руки.
— Пан надпоручик, — подбежал к нему связной, — вас ищет Старик.
Сказав это, солдат смутился, потому что доложил начальнику не по уставу.
— Кто? — переспросил резко Ярош.
— Пан полковник, — исправился солдат.
— То-то и оно, — сказал Ярош более приветливо и погрозил солдату пальцем. Если бы такое случилось при других обстоятельствах, не избежать бы солдату хорошего нагоняя. На такие вещи Ярош всегда обращал серьезное внимание, может быть, даже он иногда и перебарщивал в своей строгости, но такое отношение исходило из его убежденности в том, что лучше строже обращаться с подчиненными в учении, чем потом расплачиваться их кровью и жизнями за фальшивую снисходительность.
Надя осталась одна. Незаметно девушкой овладели воспоминания, та первая ночь, проведенная вместе с Отакаром. «Я его люблю, люблю! — убеждала она сама себя. — И не жалею ни о чем».
Бойцы в ушанках залезают в вагоны, стены которых разрисованы мелом. Здесь же надписи: «Со Свободой за свободу!», «Смерть немецким оккупантам!» У многих на лицах улыбки.
Дежурные по вагонам предупреждают тех, которые прощаются, чтобы они поспешили.
Ярош увидел молодую, ей еще не было и девятнадцати лет, санитарку Аничку Птачкову. Сначала она бросилась в объятия матери, поцеловала ее один раз, потом второй и со слезами на глазах устремилась к отцу. С Карелом, ее братом, который отъезжает на фронт в качестве ординарца Яроша, родители уже простились. Теперь у них остается несколько секунд для прощания с дочерью.
Аничка едва сдерживает волнение и беспокойство. Родители также стараются не выдать свою тревогу за судьбу дочери. Жаль, конечно, что ничего нельзя было сделать. Пришлось смириться с мыслью о том, что им нужно остаться в Бузулуке, с запасным батальоном. Что бы они сейчас отдали за то, чтобы стать моложе лет на десять и поехать с дочерью и сыном на фронт. Тогда бы у них душа не так болела.
— Будь мужественна! — наставляет отец в путь дочку.
— Будет! — вступает в разговор Ярош, который, проходя мимо, услышал отцовское наставление. Он знает Аничку, несколько раз она принимала участие в трудных учениях вместе с его ротой и зарекомендовала себя с самой положительной стороны. Никто в ту минуту не мог предвидеть, что свое мужество она проявит уже по дороге на фронт и, главное, в первом бою чехословацкого батальона с немецкими фашистами.
Группы солдат и провожающих расходятся, нехотя расстаются и парочки. Батальонный трубач Доманский прикладывает к губам трубу. Опаздывающие прыгают на ступеньки теплушек.
— Тебе будет грустно, Надя?
— Что ты спрашиваешь? — сказала она и посмотрела на Яроша необыкновенно серьезными глазами. Они становились влажными от навернувшихся слез.
— Ты меня любишь?
Она хотела сказать: люблю, но почувствовала, что сейчас расплачется. Поэтому она плотно сжимала губы, чтобы сдержать слезы, и на вопрос Отакара только кивнула.
Она так хотела сказать ему на прощание что-нибудь милое, хорошее, но не могла. Это было выше ее сил.
— Я люблю тебя, Надя!
Он прижал ее к себе. Они поцеловались. Ярош чувствовал, что ей не хочется высвобождаться из его объятий.
— Пиши! — Глаза ее заблестели от слез. — Обязательно пиши! И быстрее!
Он молча кивнул.
Надя поняла его молчание и это крепкое пожатие верной его руки. Она нежно погладила его по лицу.
Момент расставания оттянуть нельзя. Что поделаешь, такова жизнь. У них останутся хорошие воспоминания друг о друге. Часть этих воспоминаний со временем увянет, как листья деревьев осенью…
Она проводила его к самому вагону. Ярош в последний раз ее обнял и крепко поцеловал.
Паровоз дал длинный гудок.
Надпоручик Ярош вскочил на подножку в числе последних. Кто-то подал ему руку. Стоя на подножке, он еще долго махал ставшей ему такой родной и близкой девушке в кожаной шапочке.
