Его звали Отакар - [20]

«Ты что обо мне думаешь? — как и ожидалось, резко спросил Ярош. — Театр! В такое-то время? Всюду грохочут танки, пушки, а я буду думать о каком-то паясничаний…»

Конечно, Лишке расхотелось задавать другие вопросы на эту тему.

И снова память возвращает нас к тому моменту, когда Ярош, одетый в свой кирпично-коричневый костюм, внимательно осматривает себя в стекле раскрытого чердачного окна.

— Идешь? — спросил Лишка.

Ярош и бровью не повел, только улыбнулся. Его особенность четко выражать свои мысли, получившая дальнейшее развитие на военной службе, не позволяла ему вести напрасные разговоры о вещах вполне понятных. Если он одевается, значит собирается идти. Зачем же спрашивать?

— Просто так, на свободную, так сказать, охоту или уже есть объект атаки? — не отставал поручик Лишка.

— Есть такой объект.

— Это та, с которой ты вчера был у реки?

— Ну допустим. А что?

— Красивая девушка, она похожа на лесную нимфу из сказки Эрбана.

— Ты прав. — Ярош засунул руку под матрац и вытащил оттуда галстук. Он клал его туда, так же как и брюки, для своеобразной утюжки. Кстати, галстука, кроме как у Яроша, ни у кого не было. Он прицепил галстук и вновь подошел к оконному зеркалу. — Она живет на отшибе в лесу.

— Я вижу, ты не хочешь время зря тратить. Уже домой к ней ходишь.

— Нет, не хожу. Она была вместе с матерью у реки.

— Слушай, Ота, а не будет ли тебе тяжело уходить отсюда?

Ярош задумался.

— Может быть. Но для нее будет тяжелее остаться здесь…

— Если я хорошо понял, тебе не стоило заходить так далеко…

Ярош испытующе посмотрел Лишке в лицо.

— Это верно, — сказал он, поняв, что Лишка ведет с ним серьезный разговор. — Но я никуда еще не зашел.

Затем он начал тщательно чистить костюм щеткой. Откуда она у него взялась?

— Это старая чешская семья, — добавил он. — Если мы будем возвращаться домой этим же путем, то я обязательно зайду к ним.

— Кто знает, как мы будем возвращаться, — меланхолично вздохнул Лишка. — Да и вообще, возвратимся ли.

Ярошу такие речи, очевидно, не очень нравились.

— Никогда не думай о том, чего не будет, — проговорил он сухо. — Пока ты живешь, направляй свои усилия только на то, чего можно достигнуть и чего ты хочешь достигнуть. А когда умрем, для нас все станет безразличным. У тебя нет зеркальца?

— Не могу оказать тебе такую услугу. Придется тебе довольствоваться второй створкой окна, если уж тебе так необходимо посмотреть на себя сзади.

Ярош послушался его совета. Он повернулся влево, вправо, поправил еще раз узел галстука, воротничок.

— Вероятно, ты думаешь, что я какой-нибудь щеголь, — проговорил он спустя примерно минуту, стоя у стекла. — Я забочусь о своем внешнем виде, это правда. Но совсем не для того, чтобы нравиться самому себе. Это мой принцип — понимаешь? Порядок во внешности помогает поддерживать порядок и внутри, я так думаю… — Он отвернулся от окна и подошел ближе к поручику Лишке. Его мужественное лицо еще посуровело. — Кстати, мне совсем не нравятся проявления у ребят недисциплинированности, — говорил он, словно отсекал слова точными ударами топора. — Я знаю, что утром ты должен был буквально выгонять их на утреннюю физзарядку. Некоторые чересчур опустились. Как будто, сняв форму, они лишились чувства дисциплины. И заметь, что в основном это как раз те, кто совсем не обращает внимания на свой внешний вид. Я не задерживаю тебя? — спросил он неожиданно.

— Что за вопрос? Ведь это ты спешишь…

— Ты думаешь, что я иду к той? Нет. Это может подождать. Я хочу зайти к стражмистру, по поводу нашего перевода отсюда. Не хочешь пойти со мной?

— Ты думаешь, что этот визит может быть полезным?

— Я знаю, что он такие вопросы не решает, это зависит от польских органов в Кракове, но стражмистр может специально нас здесь задерживать. Наверняка он получает какие-нибудь деньги, так сказать, содержание. Ну и, естественно, большую часть оставляет себе. А теперь представь, если он задержит протокол на несколько дней, неделю. Есть смысл? Есть. Так что немного подогнать его не мешает.

Канцелярия отделения пограничной охраны находилась в одноэтажном доме с грязными стеклами, единственным украшением которых был портрет маршала Пилсудского да польская орлица. Через открытое окно сюда проникали лучи августовского солнца, густой запах деревни, чириканье птиц, крики гусей и человеческие голоса.

Стражмистр в зеленой униформе, сверкавшей серебром, сидел за обшарпанным столом и рылся в кипе бумаг.

Ярош заглянул в раскрытое окно и сразу начал разговор по существу:

— Пришло что-нибудь из Кракова?

Стражмистр будто не слышал этого вопроса. Он сосредоточенно продолжал заниматься своими бумагами. Ярош оперся локтями о подоконник и просунул голову в помещение, провонявшее табаком.

— Как много у вас документов, — сказал он. — А для нас там ничего нет?

Стражмистр взглянул на него, развел со вздохом руки в стороны и громко опустил их ладонями на стол.

— Почему панове так нетерпеливы?

— Вы удивлены этим? Немцы стоят вот за этими холмами. Мы хотим знать, как обстоят наши дела?

— Как обстоят ваши дела? — Стражмистр пожал плечами. — Пусть панове подождут, — пропел он сладким голосом, но потом сразу заговорил твердо: — Пока вы еще здесь интернированы. Что с вами будет дальше, решит начальство в Кракове. Ясно?