Его величество Человек - [64]

—Попросить-то можно, но согласится ли она? — заколебалась Мехриниса.

Мехриниса напомнила Икбал-сатанг, что свекровь Салимы страшно суеверна. К тому же не прошло еще сорока «очистительных» дней после родов. А потом, разве решится она на такое дело без согласия мужа?

—Ведь она же человек! Поймет! Я бы сама с вами отправилась, но нужно срочно размещать семьи эвакуированных. Идите смело, не бойтесь.

Икбал-сатанг ушла, а Мехриниса принялась поспешно переодеваться.

Чем ближе подходила Мехриниса к дому Захиды, тем сильнее ее охватывала тревога. Перед домом она невольно замедлила шаги: может, лучше совсем не ходить, чем оконфузиться? Малышка снова громко заплакала, и это подтолкнуло Мехринису.

Навстречу гостье вышла необыкновенно расцветшая после родов Салима. Она пригласила Мехринису в комнату, как бы не замечая, что у той на руках ребенок.

—Как вы себя чувствуете, милая Салима?

—Спасибо, хорошо.

Салима вышла в прихожую за хантахтой. Она расстелила дастархан, поставила поднос с угощениями и собралась было поставить самовар, но тут Мехриниса взмолилась:

—Милая моя, голубушка, я приду еще как-нибудь. Спешила, чтобы успеть до сумерек...— И Мехриниса напрямик объяснила, в чем дело.

—Пробовала и молоко, и сладкий чай. Нет у меня соски.— Мехриниса торопилась, боясь, что кто-нибудь войдет и помешает.

Салима не задала ни одного вопроса. Она быстро взяла малышку из рук Мехринисы, расстегнула кофту и дала ребенку грудь. Девочка жадно, захлебываясь, стала сосать. Женщины умиленно посмотрели друг на друга.

—Спасибо вам. Жить вам с Абиджаном в согласии и мире до старости лет! Письма от него есть? — не сводя глаз с ребенка, говорила ликующая Мехриниса.

—Всем передает привет.

—Пусть вернется живым-невредимым на ваше счастье, на счастье сына!..

—Да сбудутся ваши слова, апа. А Батыр-ака пишет?

—Молчит. Не можем понять, в чем дело. Сегодня восемь месяцев и девятнадцать дней, как перестал писать.

—Может быть, апа, он в таком месте, что оттуда нельзя и строчки отправить. Так тоже бывает. От сына моей сестры письмо пришло через семь месяцев.

—О, если бы так!..

Малышка сосала, посапывая. Салима хотела было отнять грудь, чтобы не перекормить девочку, но та сразу заплакала.

—Ничего с ней не случится, как вы думаете, апа? — с опаской спросила Салима, но продолжала кормить ребенка.

—Пусть наестся.

—Как вы любите детей, апа! А у этой малышки мать русская?

—Молдаванка. Будь она неладна, война! Всем народам

горе принесла.

—Мама часто о вас говорит. Она вас так уважает — курпачу под вашу тень стелить готова. И молится за вас очень часто.

—За меня?— удивилась Мехриниса.

—За вас, апа. Газету с вашей фотографией хранит на полке в нише и все говорит мне: «Вот увидишь, невестушка, дети принесут ей счастье и на этом, и на том свете». Вы же знаете, какая у нас мама: она все мерит тем, как на том свете аукнется,— засмеялась Салима.

Мехриниса-то больше всего боялась как раз встречи с Захидой. К счастью, ее не было дома. Мехриниса не спросила, где она, но знала, что Захида надолго не оставит молодую невестку одну.

После слов Салимы Мехриниса чуть-чуть успокоилась, но все равно на душе у нее было тревожно. Салима по молодости, по доброте ни о чем не подумала, накормила ребенка, но вдруг появится Захида? Не избежать тогда Салиме упреков набожной старухи.

—Где же мама?— спросила наконец Мехриниса.

—Мама стала парашютисткой,— улыбнулась Салима.— Пошла в бригаду к жене председателя махаллинской комиссии.

—Слышала я про эту бригаду. А на завод она не ходит?

—Нет, работает дома. И знаете, как наловчилась! Да и со временем свободнее. Скоро придет.

—До свидания, Салимахон, мне пора. Пусть мать не знает, что я приходила. А завтра понесу крошку к врачу, пусть выпишет искусственного молока.

Мехриниса взяла на руки спящую девочку, но, увидев, что пеленка мокрая, решила перепеленать ребенка. Мехриниса развернула малышку, и как раз в это время в комнату вошла Захида.

—Ой, ой, Мехриниса ли это? Ой, золотая моя... Заставили вы меня краснеть перед вами!

—Вам ли краснеть передо мной! Поздравляю с внуком,— сказала смущенно Мехриниса и обняла Захиду.

—Спасибо, спасибо.— Захида оглянулась, и брови ее взметнулись вверх. На курпаче она увидела чернобрового беленького ребенка.— И вас я поздравляю! — Захида кинулась к Мехринисе.— Сын? Дочь?

—Девочка, да только опять не моя. Эвакуировали из прифронтовой полосы. Мать тяжело ранена.

—Уж не та ли, которую в госпиталь, в школу, привезли?

—Она. А вы тоже были в школе? Я что-то вас не приметила.

—Народу набралось там тьма. Разве всех заметишь? Ну, садитесь, Мехриниса. Глаз-то у меня не зря подергивался, чуял, что дома гость, я и заторопилась.

—Джан[57] апа, не браните невестушку. Не отказала в моей просьбе, накормила бедняжку. Ведь все мы люди! — Мехриниса приготовилась к худшему, но старуха к ее сообщению отнеслась спокойно.

—Зачем же бранить ее! Война идет,— сказала Захида.— В чем же согрешили эти малыши? Ее отец,— она кивнула на ребенка,— может, сейчас рядом с моим Абиджаном сражается на фронте. Как же я могу порицать невестку за то, что она накормила обездоленное дитя? Аллаха я боюсь, но все-таки думаю: за добрые дела и аллах карать не станет.