Его величество Человек - [23]

Когда они вернулись домой, Мехриниса, не проронив ни слова, взяла с хантахты письмо и молча передала мужу. Взглянув на конверт, Махкам-ака обрадовался, мучившие его тревожные видения мгновенно исчезли.

—Когда пришло? — спросил он, торопливо вынимая письмо из конверта.

—Прихожу домой, смотрю: лежит под калиткой. Видимо, девушка бросила в щель.

Махкам-ака начал читать письмо Батыра. Чем дальше он читал, тем сильней волновался, тем чаще билось его сердце.

«...Уважаемый дядя,— писал Батыр в конце письма,— вы не дали мне почувствовать горечи сиротства, стали мне отцом, тетя согрела мою душу, назвала сыном. Там, дома, я не очень понимал, как это важно для меня. А вот здесь, вдали от вас, стал это чувствовать. Будьте же вы живы-здоровы, обнимаю вас, до свидания, дорогие...»

—Прочла? — спросил Махкам-ака, взглянув на жену просиявшими глазами.

—Да,— грустно ответила Мехриниса.

—Да будет ниспослано ему счастье в жизни...

—Прочитайте и вот это,— сказала жена и достала из-под курпачи второе письмо.

Махкам-ака с удивлением взял письмо, начал читать.

—Ого... Ого... Мехри, смотри, как интересно получилось!

—Читайте, читайте...

—Вот тебе и раз, вот, оказывается, в кого он влюблен! Где только парень нашел такие слова? — качал головой Махкам-ака.

—Что же нам делать теперь? — спросила, опять сильно нервничая, Мехриниса.

—С письмом... Может, придет сама? — нерешительно сказал Махкам-ака.

—Если прочитала, то постесняется, не придет. Если не прочитала, может прийти.

—Сложи письмо хорошенько. Пусть бедняжка будет спокойна. Скажи, что увидела адрес и не стала читать. Ни в коем случае виду не подавай... И сама держи язык за зубами, не разболтай, чтобы о девушке не пошла дурная слава.

—Из ума, что ли, я выжила, чтобы рассказывать такое кому-нибудь!

И тут Мехриниса вспомнила про Икбал-сатанг, у нее даже екнуло сердце. «Не может быть, ведь Икбал — пожилая женщина...» — успокаивала себя Мехриниса. Она быстро встала и начала готовить обед.

Махкам-ака поднялся на айван.

—Уже поздно, надо бы немного поработать,— сказал он жене, снимая халат.

Когда в жизни Махкама-ака случалось что-нибудь неприятное, когда он испытывал душевную боль, обиду, когда становилось ему невмоготу, он всегда шел в свою кузницу. И бывало, как только запылают угольки, как только молот коснется наковальни, он сразу чувствовал облегчение. И сейчас Махкам-ака торопил жену не потому, что работа задерживалась. От всего того, что он увидел, услышал и пережил с утра, у него трещала голова, ныло сердце, и ему хотелось быстрее начать работать, чтобы хоть немного отвести душу.

Глава девятая

Несколько дней подряд Абдухафиз и Ариф-ата ходили по дворам, подыскивая жилье для эвакуированных, но жилье пока не потребовалось: те два эшелона, что прибыли в Ташкент, были размещены по другим махаллям.

Однако было ясно: дойдет очередь и до махалли Абдухафиза. А пока у махаллинской комиссии было много хозяйственных забот: хлеб, крупа, сахар теперь ведь отпускаются только по карточкам. Секретарь комиссии Карамат занята по горло, не успеваем даже справки выписывать, до ночи сидит в конторе. Абдухафизу было жаль Карамат. Молодой женщине сейчас особенно трудно: она ждет ребенка. Но Абдухафизу одному не осилить всей работы. Многие из активистов ушли на фронт, и по-настоящему помогает ему лишь Ариф-ата. А в чайхане в это время посетители сами заваривают чай из бурно кипящего самовара, сами моют за собой чайники и пиалы... Вот уже и зима пришла. Для семей, где не было мужчин, пришлось организовать хашары[34] кое-где успели замазать трещины в домах, залатать крышу, но до многого руки так и не дошли. Не хватало топлива. А вчера в исполкоме Абдухафиз узнал, что нужно провести сбор теплой одежды для фронтовиков: ватников, ушанок, перчаток, шерстяных носков, шуб. Люди в махалле разные — одни сразу понимают создавшееся положение, другим надо все растолковывать, а третьи сами тут же начинают тебя поучать. С недавних пор хорошей помощницей Абдухафизу стала Икбал-сатанг. Она оказалась отличным агитатором. Пожилая Икбал стоила трех молодых. Она хлопотала, не зная сна и покоя. Абдухафиз диву давался, глядя на эту неугомонную женщину. Он и раньше знал, что Икбал-сатанг — дастараханчи в махалле, что она всегда возглавляла пиршества, знал и ее слабости: Икбал- сатанг любила посплетничать,— но даже и не подозревал Абдухафиз, какой незаурядной энергией, какими организаторскими способностями обладает Икбал. Вчера, вернувшись из исполкома, Абдухафиз позвал ее к себе.

—Ну, старушка,— осторожно начал председатель,— вы опытный, бывалый человек, аксакал нашей махалли.

—Погоди, погоди,— нетерпеливо перебила Икбал-сатанг,— несколько раз уже ты обращался ко мне с этими словами. Я промолчала. На людях конфузить тебя не хотела. Во-первых, я еще не такая дряхлая старуха, как ты думаешь, во-вторых, быть аксакалом к лицу только самому Арифбаю.

—Ведь и вы...

—Нет, нет, я безбородая! — воскликнула она и, хлопнув себя с молодым задором по коленям, наполнила всю комнату звонким хохотом. Смеялась она с наслаждением, до слез.

Абдухафиз сначала опешил, а потом засмеялся и сам.