Про его маму никак не следовало думать, что она, мол, сильно падка на всякую там гонконгскую дребедень. Но этот флакон был так неожиданно красив, что выкинуть его было просто невозможно. И когда духи в нем кончились, мама налила новых.
Сережа аккуратно выкрутил из флакона увеличительную пробку, отчего по комнате сейчас же распространился горьковатый и чистый аромат.
А Шерлок Холмс, надо заметить, был не такой уж глупый человек, когда пользовался лупами!
Теперь Сережа отлично мог рассмотреть краешки этих квадратов. Да, несомненно: страницу разрезали ножницами. Причем не простыми ножницами, но маленькими, ноженками для ногтей.
Почему вы так считаете, коллега?
Да потому, что линия получалась не прямая, а такими как бы полудугами, ведь и ножницы эти, как известно, делаются не прямые, а с загнутыми носами.
Сережа опять сбегал к маминому столику. Вот они, точно такие и лежат. Или примерно такие.
Взял лист бумаги, стал его резать. Хм! Если постараться, вернее, если не спешить, то можно прорезать совершенно нормальную прямую линию. А это значит, преступник — нет, преступница… торопилась!
Эх, Таня! Зря ты не захотела вести следствие.
Сережа вскочил, чтобы позвонить ей. И вдруг странная мысль поразила его. Эта мысль все связывала воедино, объясняла все факты. Все, какими он располагал на сегодняшний день. Доказательств, конечно, мало. Но интуиция буквально кричала Сереже, что он прав.
Странная мысль! И даже, можно сказать, страшная. Самому себе он и то не решался ее произнести. Ему даже казалось, что он видел эти ножницы с загнутыми носами в руках у… одного человека. На самом деле он их, наверное, не видел, а казалось, что видел.
Потому что Сережа слишком хорошо знал, у кого они могут быть. У кого они сейчас лежат в портфеле!
И чтобы прекратить это, чтобы не проговориться самому себе, Сережа начал быстро и даже суетливо собираться.
И еще и еще подгонял себя: ему же надо к Алене Робертовне, она же там мучается, одна сидит.
Лишь бы не проговориться!
Опять надел школьную форму, хотя к Алене вовсе не обязательно было идти в форме и он это знал.
Еще час назад, когда он сказал Тане, что все берет на себя, ему страшно было идти признаваться. Теперь он почти бежал — из двух зол, как известно, выбирают меньшее.
Стоп! А вдруг ее нету? Заскочил в телефонную будку. Уже после второго гудка услышал Аленин голос. Не стал ничего говорить, разъединился, побежал дальше.
Стоп! А вдруг она сейчас и уйдет? Лихорадочно обыскал карманы… Бабушкина выучка: всегда иметь при себе несколько двухкопеечных монет, чтобы, если задерживаешься или что-то, сразу позвонить.
Опять Алена Робертовна подняла трубку на втором гудке. А он совершенно не приготовился, что будет говорить. И получилось как-то отрывисто и глупо:
— Здравствуйте! Говорит Крамской! Я должен к вам сейчас зайти.
И не помнил, ответила ему что-то Алена или нет. Побежал. В знакомый двор, где они с Таней вели наблюдение.
Лифт висел где-то далеко вверху, Сережа не стал дожидаться, пока он приползет, важная персона. Запрыгал через ступеньку, через две.
Лишь бы скорее добраться до Алены!
При этом он совершенно забыл, что не знает номера ее квартиры. Наверно, добежав таким манером этажа до шестого-седьмого, он бы наконец остановился, присел на ступеньку или на подоконник. И может быть, в чем-то разобрался бы.
На лестничной площадке четвертого этажа у раскрытой двери его ждала Алена Робертовна. Вот вам и интуиция, которой Сережа так боялся поверить.
Алена хоть и была довольно стройной девушкой, однако к спорту это никакого отношения не имело, и особой ловкостью движений она никогда не отличалась.
Но здесь так удивительно и ловко у нее получилось. Она сразу и как-то удачно взяла Сережу за руки своими холодными от волнения руками. И этот обжигающий холод Сережа Крамской запомнил навсегда. Не верите? А вы сейчас позовите-ка свою память, и она обязательно вынет из своих тайников не одно, а даже несколько прикосновений, которые вам не забудутся никогда.
— Ну, что же у тебя случилось, Сережа?!
— У меня?
— Ну а у кого же? Такой голос был!
Без лишних слов, без интеллигентных приглашений Сережа вошел в раскрытую дверь.
И с этого момента началась совсем иная жизнь для него.
Сереже казалось, что его голос абсолютно ровен. Лишь где требуется, он говорит потише или погромче.
На самом деле голос его вовсе не был ровен. Он весь извивался и дергался, словно под пыткой. Да ведь он и был под пыткой — волнением.
Дрожал, извивался Сережин голос. Алена Робертовна, глядя на своего ученика, не могла выдавить из себя ни звука. Гнев и ужас владели ею.
Но, к счастью, молодая учительница не умела по-настоящему злиться и мстить. Она была, что называется, поэтическая натура, главная жизнь у нее вся проходит в мечтах, в разных мыслях да фантазиях. Нет, такие люди не умеют злиться или мстить. Они доверчивы, и с ними, в общем-то, хорошо иметь дело.
Наверное, Сережа потому и пошел к своей классной руководительнице, что в глубине души все-таки знал: Алена ему зла не сделала. Боялся, конечно, а все-таки и… не очень боялся.
Пожалуй, можно было сказать, что сейчас Алена куда больше страшилась ученика Крамского, чем он ее. Вспомнилась вдруг географичка Лидия Павловна, которая красивым своим голосом спрашивала: «Ну, Алена? Что ваши дети?» Вот тебе и дети.
