Таня продолжала сидеть перед телефоном. А за стенкой продолжал грохотать хоккей.
И вот она сняла трубку, набрала номер. В голове мгновенно родился план. Что ж, будь по-твоему, она предупредит.
— Ой, але… Это Алена Робертовна? Извините, Алена Робертовна. Это Садовничья Татьяна, ваша ученица. Хотела позвонить в другое место, а машинально набрала ваш номер… Извините, пожалуйста. Спокойной ночи! — и разъединилась.
Алена медленно положила трубку, сделала почти беззвучным вечер балета. Странный был, однако, звонок. «Собиралась в другое место, машинально ваш номер». Машинально? Это когда он все время у тебя на уме. А почему?
И девочка какая-то не совсем понятная. Несколько раз Алена ловила на себе ее взгляд. Такой оценивающий, что ли. Словно решает, иметь с ней дело или не иметь.
И еще сегодня что-то… Сегодня…
А! На литературе. Ее вопрос про контрольные. Он ведь странный! Ребята не любят узнавать о контрольных, потому что боятся. И всегда ждут — пусть сам учитель скажет. И даже, замечала Алена, жила в ее учениках фантастическая надежда, что, может быть, «училка» совсем забудет про контрольную.
А эта вдруг сама… Странно!
Алена (она отлично помнила то свое состояние) хотела даже подшутить над такой небывалой решительностью. Да запнулась! Вспомнила, что контрольная-то еще не проверена.
А кстати, где тетради?
Хм… Абсолютно вылетело из головы.
Но ведь на уроке думать о постороннем некогда. Там и растеряться-то некогда!
И потом тоже не нашлось минутки. Опять с завучем про этот журнал… В общем, за целый день она не вспомнила про тетради ни разу: как-то не раздавалось внутри сигналов беспокойства. Только вот теперь, этот случайный звонок…
Случайный ли? Да что она такое начинает думать! Совсем с ума сошла!
Опять включила балет на нормальную громкость. Но действительно, где же все-таки тетради?
А-а! Вспомнила! Где-то их оставила. Проклятая рассеянность! В какой-то камере хранения. Еще номерок болтался в кармане. Ну да, перчатки вынимала…
Как читатель может догадаться, в пальто — и нигде в другом месте! — номерка не оказалось: Таня Садовничья была тому причиной. И Алена уже сама себе не верила: в этот раз он мелькнул перед глазами или прошлой осенью? Ужас был еще в том, что она совершенно ясно вспомнила номер этого номерка — шестьдесят восемь. Бред какой-то!.. Что за шестьдесят восемь? Журнал, теперь тетради…
Спать Алена Робертовна легла растревоженная. Ночью привиделось ей, как она ходит по каким-то коридорам и без конца рассказывает про исчезнувший журнал, пишет объяснения. А кругом бесконечно тоскливый полусвет. И наконец она входит в какую-то комнату, а ей говорят: «Ну вот вы и пришли».
Смотрит, а на окнах решетки! И тогда она горько заплакала.
Так и проснулась — серым утром вся в слезах.
— Может быть, не все обратили внимание на мой вопрос, который я спросила тогда у Алены, — так начала Таня Садовничья свою речь.
На самом деле она была уверена, что внимание обратили все. И ей, признаться, было странно заметить на их лицах тупое, именно так подумала Таня, тупое недоумение.
Но умный человек должен уметь прощать окружающим и непонятливость, и нелепость, и насмешку, под которой чаще всего скрывается самое обычное недопонимание. Примерно так думала Таня, и эти мысли помогали ей успокоиться.
— Я спросила у Алены — где тетради с контрольной? Вот что я спросила! А она сделала растерянное лицо.
И здесь Таня выложила на стол трехэтажную тетрадную стопку.
Это хорошо получилось — она могла судить по раскрывшимся ртам. Только помощник ее, Крамской, сидел как бы несколько равнодушный. Но ведь он все знал. Да еще Самсонова и Серова из разных концов класса светили на нее завистливыми глазами.
Извините, девочки! Хотите быть в центре внимания, думайте, соображайте, работайте! А не только живите прошлыми заслугами…
Зато уж остальные были под ее гипнозом!
И здесь без шуток надо заметить, что в такие минуты человек в глазах очень многих становится — причем на всю жизнь — выдающейся личностью. Потом в семейных легендах, внукам своим, будут эти шестиклассники рассказывать, что, мол, когда-то свела судьба с некоей Таней Садовничьей. Что с нею теперь, не знаю, но, уж наверное, стала большим человеком!
И Таня в эти минуты особенно ясно чувствовала, как растет и мужает ее… знаменитость.
Знаменитость… А хорошо это или плохо? Вопрос, который в этой книжке разрешить совсем не трудно.
Совершенно точно, что о купании в лучах славы мечтают многие. И наверное, в принципе здесь ничего плохого нет. Плохо, когда эти многие стремятся получить славы больше, чем они заслужили. И счастья больше, чем они заслужили, и успеха, и всего остального, на что человек должен тратить свой нелегкий труд.
Но ведь за все надо чем-то расплачиваться… Кстати, расплата не жестокость какая-нибудь, не случайность неприятная. Она — как закон жизни.
А те, которые стремятся получить хорошее во что бы то ни стало, они часто отдают в уплату чужое человеческое счастье, или благополучие, или спокойствие… Бывает, и чужие человеческие жизни. А что, говорит, я мог поделать? Это было необходимо.
Врет он!
Спокойно и точно Таня изложила ход расследования. Лишь замолчала историю с номерком. Способы, которыми достигнут успех, считала она, в конце концов не так уж важны. Важен результат. А он лежал на столе.
