Правда, со школьными журналами у нее ничего подобного никогда не происходило.
Из подъезда шестнадцатиэтажной башни, что стояла напротив, вышел какой-то парнишка. Алене Робертовне опять показалось, что это из ее класса. Что это Годенко. И она вспомнила, как упрекнула его несправедливо. Кажется, даже кричала. Совершенно отчетливо Алена вспомнила, как она непозволительно громко, с подозрительностью в голосе произносит: «А я его там видела!»
Зачем же она так сказала? Ну зачем?!
Приходилось признать: она крикнула это в пылу и угаре взрослой своей, учительской самоуверенности, что журнал, конечно же, на месте, просто ученики ее, как и обычно, верхоглядствуют.
Еще хорошо, меня никто не уличил, подумала Алена и облегченно усмехнулась. Эх, как же она была не права!
Успокоившись, молодая учительница задернула штору. Вернее всего это, конечно, был не Годенко… Как и многие близорукие девушки, Алена не носила очков — считала, что очки ее старят и делают менее привлекательной. А ни того, ни другого ей вовсе не хотелось.
Таня и Сережа прождали до шести часов, что стоило им немалых нервов. Два раза даже пришлось менять этажи, так как к ним привязался какой-то жилец, который хотя и был старый, но, имея в своем распоряжении такой современный транспорт, как лифт, мог не считаться ни с возрастом, ни с грудной жабой. Под конец он их, собственно, и выгнал, этот усатый, лысый, громко дышащий человек. Хотя им и самим, в общем-то, пора было идти.
— Поможем Серовой и Самсоновой, — сказала Таня, — а то они могут там… — И Таня изобразила лицом, что могут в решительную минуту мямли и недотепы. — Кстати, до скольких магазин?
— До семи.
— Молодец! — Она глянула на часы. — Как раз успеем.
— Тань, а может, предупредим Алену, что мы ее подозреваем. Она ведь рассеянная, ты же сама говоришь. Засунула его куда-нибудь и забыла.
— А тут испугается и вспомнит! — Таня засмеялась.
Они шли по длинному переходу на Курскую кольцевую, и некоторые даже оглянулись на Танин такой громкий и холодный смех.
— Тебе, Тань, как будто самое главное ее поймать!
— А тебе?
— Мне? Журнал найти!
— А мне и то и другое! Преступников никто по головке не гладит. Один ты собираешься.
Сережа промолчал. Ему жалко было Алену Робертовну. Такое от рождения имелось у него… Как сказать? Свойство души, что ли? Он умел представлять себя на месте того, кто попал в беду.
А Таня вот не умела. Она шла к намеченной цели без лишних сомнений. Тоже такое свойство души.
Появились они, надо сказать, очень вовремя. Самсонова и Серова в решительную минуту действительно заволновались, не сказали, чего им было приказано.
Старушка-выдавалыцица сумок с большим сомнением взяла номерок. Еще бы — столько времени прошло! Они с этой сумкой бог знает как намучились, решили уж в милицию ее отдавать. И вдруг являются эти две девицы… А сзади напирали вечерние усталые и спешащие люди.
Здесь-то как раз возникла Таня:
— Дело в том, понимаете, что у нас учительница заболела, а там лежат тетради с контрольной.
Старушка улыбнулась, поскольку так называемая детская непосредственность всегда действует на окружающих положительно.
Но, как на грех, здесь же оказалась и некая усталая, наработавшаяся за смену женщина. Не нужны ей были ни сумка, ни история эта. Она чувствовала, что зазря теряет минуты.
— А ты-то откуда взялась? — раздраженно сказала женщина. — Ты здесь вообще не стояла!
Еще мгновенье, и она могла произнести роковые слова, что пусть, мол, приходят с родителями… И тогда конец!
— А вы не верите, так проверьте! — быстро сказала Таня и раскрыла Аленину сумку.
Это был, конечно, дерзкий шаг, и при других обстоятельствах… Но из переполненной сумки буквально хлынули школьные тетради. Все такие наивные, все таких зелено-сине-розовых тонов.
У женщин, толпившихся вокруг события, сердце, что называется, защемило. А чем его в таких случаях защемляет? А наверное, той самой дверью, за которой безвозвратно оставлено школьное детство. И не стоит, дорогие читатели, над ними смеяться.
Таня Садовничья, не теряя времени и пустив вперед «людокола» Сережу, проталкивалась сквозь народ.
Остальные члены ее небольшого отряда — каждый со своей степенью незаметности — утирали, что называется, холодный пот со лба.
Вечером, перед тем как пойти спать, Таня проанализировала истекший день и осталась им довольна.
И чем-то она была недовольна… Несколько секунд послушала, как за стеной гремит хоккеем телевизор и перед телевизором беснуется сосед.
Нет, она чем-то все-таки была недовольна.
Зазвонил телефон. Это бабушка, как она выразилась, «решила Танечку послушать». Возвращалась с вечерней дойки и по пути завернула в правление. Глядь — в кабинете у директора пусто, телефон свободный…
Знала Таня, какое такое это «по пути»: целый лишний километр надо отшагать — по ночи, по слякоти. И километр обратно.
После бабушкиного звонка какой-то комок в душе у нее размягчился, и она поняла, что за недовольность мешала ей спокойно лечь спать Сережины слова: мол, надо Алену предупредить… То есть, что он у нас такой дико добрый, а Таня, значит, получается злодейка?
Вот почему она и не могла по-настоящему подружиться с Крамским — он как-то не до конца разделял ее позицию.
