Его семья - [31]

— Вам строгий выговор вынесли? — тихо спросил тот.

— С предупреждением, — уточнил Яков и поспешно прибавил: — Но горком партии еще не рассматривал…

— Так, так, — постукивая пальцем по коробке, задумался заведующий. — Ну, добренько, обождем до завтра…

Выйдя из большого красивого здания, Горбатюк остановился, не зная, куда ему идти и что делать. Он еще с утра собирался походить по музеям, потом достать билет в оперный театр, но сейчас потерял интерес ко всему. Лишь вопрос: утвердят или не утвердят? — был тем единственно важным, что занимало и тревожило его.

Как это бывает с человеком, получившим чрезвычайно заманчивое предложение, сразу же овладевшее всеми его помыслами, Яков не мог сейчас думать ни о чем другом: он видел себя в будущем лишь заместителем редактора, и работа, которую он выполнял до сих пор, уже казалась тяжелой и неприятной, хотя еще полчаса назад ему очень хотелось, чтобы его утвердили ответственным секретарем редакции. Теперь он был уверен, что просто не сможет вернуться на старое место, работать на прежней должности. И Горбатюк то мечтал о своей будущей работе, то впадал в отчаяние при мысли, что его могут не утвердить, и все больше возмущался Петром Васильевичем.

Вспомнил совместную работу с редактором. Яков всегда болел за газету, и Петр Васильевич не раз говорил, что больше всего полагается на него, подтверждая эти слова неизменным своим доверием.

Еще недавно Горбатюк был душой газеты, и сейчас, вспоминая все свои успехи, ставшие успехами газеты, спрашивал себя, за что его так возненавидел редактор. Ибо только ненавистью мог объяснить Яков то, что, рассказав заведующему сектором печати о его поведении в последние месяцы, Петр Васильевич, может быть, лишил его единственной возможности по-новому устроить личную жизнь, выбраться из той душной и темной ямы, в которой не хватало места одному из них — ему или Нине.

Редактор казался ему тем более жестоким, что присутствовал на партийном собрании и слышал, как Яков обещал исправиться и урегулировать свои семейные дела. «Он ведь знал это, знал! — мысленно твердил Горбатюк. — И все-таки рассказал… Жестокий, какой жестокий! Недаром же у него такой тяжелый подбородок!..»

Яков медленно шел по улице, спускаясь к Днепру.

Солнце пекло немилосердно, в синем костюме было очень жарко, но он не решался сбросить пиджак, так как сорочка на нем очень измялась. Шел, обливаясь потом, и от этого еще противнее становилось на душе.

Яков пришел на пляж, чтобы хоть немного освежиться в реке, но пляж был усеян людьми, и ему неловко казалось раздеваться при них. Найдя наконец более или менее уединенный уголок, он торопливо сбросил одежду и, стесняясь своего белого, совершенно не загоревшего тела, быстро побежал в воду.

Долго плавал и нырял с открытыми глазами, рассматривая песчаное дно, похожее на покрытую миниатюрными барханами пустыню. Светлые тени пробегали по дну, вода приятно холодила тело, быстро относя его по течению, и Яков оставался под водой, пока хватало воздуха.

Устав, он выбежал на берег и зарылся в горячий песок, наслаждаясь его теплом.

Горбатюк пробыл на пляже до самого вечера и не заметил, как обжег себе кожу. Уже позже, в гостинице, долго не мог уснуть, страдая от мучительной боли.

XXI

Вагон покачивало, и Яков всем своим существом ощущал скорость его движения.

Он лежал, прислушиваясь к успокаивающему стуку колес, к приглушенному утреннему гомону пассажиров. Потом открыл глаза и сразу же увидел кудрявую голову, широкие черные брови, сросшиеся на переносице, круглое, как у ребенка, лицо. Над верхней губой темнел намек на будущие усы, а подбородок был покрыт нежным пушком. «Совсем еще птенец!» — усмехнулся про себя Яков, наблюдая, как обладатель пышной шевелюры, оттопырив губу, внимательно разглядывал карандаш. «Да это ж мой!» — узнал Горбатюк зеленую головку химического карандаша, купленного им вчера на вокзале.

Паренек, сохраняя серьезный и солидный вид, расстегнул карман куртки и спрятал туда карандаш.

Несоответствие между серьезным, важным видом паренька и его почти детским интересом к обычному карандашу рассмешило Якова, и он закрыл глаза, чтобы не выдать себя. А когда снова приоткрыл их, встретился с радостно сияющим взглядом черных глаз.

— Доброе утро, Леня! — сразу вспомнил Яков имя своего спутника.

— Здрасьте, Яков Петрович! — одним духом выпалил Леня, и глаза его еще больше засияли.

Горбатюк познакомился с ним вчера вечером. Перед самым отходом поезда в вагон влетел невысокий паренек. В обеих руках он тащил по огромному чемодану, а за плечами у него топорщился туго набитый рюкзак с привязанным к нему чайником.

Поставив чемоданы чуть ли не на ноги Якову, парень выбежал из купе.

Вскоре он появился еще с одним чемоданом, сопровождаемый двумя совсем юными девушками.

— Тут будем, — сказал он им и посмотрел на Горбатюка живыми черными глазами. — Товарищ, вы немного подвиньтесь, а вы, девчата, садитесь.

Яков отодвинулся в самый угол, с интересом посматривая то на паренька, то на девушек. Находившиеся в купе пассажиры начали улыбаться.

Парень деловито умащивал чемоданы на верхних полках, а смущенные девушки стояли, не решаясь сесть.