Его птичка - [14]

Нет, я бы не умерла.

Он бы спас меня, так же как сейчас спасает свою коллегу.

В голове сотни мыслей, но над всеми, довлело его напряженное, и что греха таить, красивое лицо.

Господи! На моих глазах чуть не умерла девушка, а я думаю о нем.

Надо выйти, потом в душ. Наверняка, коридор скоро опустеет, а в каждой палате будет идти бурное обсуждение произошедшего. Как вообще сюда попал этот псих? Как больница допустила такую грубейшую ошибку правил безопасности? Как в его руках оказался хирургический инструмент?

Вопросы, вопросы, и не факт, что я получу ответы.

Спустя минуту или час, или вечность, я наконец открыла заплаканные глаза и осмотрелась. В процедурной ничего не изменилось. Все те же стеклянные стеллажи, столик с медикаментами и все тот же запах дезинфектора, смешанный с лимонным душком парфюма Романа Алексеевича.

В горле так и стоял ком. Сделав пару глубоких судорожных вдохов, я ощутила, что дышать стало легче. Из приоткрытого окна так и задувал лёгкий ветерок, орошая молекулами свежего воздуха разгорячённое слезами лицо.

Я прикрыла глаза и попыталась представить себя на острове спокойствия и тишины посреди бушующего океана страстей. За дверью все так же слышался гул голосов, и мне не хотелось в него окунаться. Лучше еще посидеть здесь, наверняка, скоро придет другая медсестра, с другой коробкой перчаток.

Незаменимых нет, и эта истина пришла ко мне, когда отца на следующий же день после смерти заменили на рабочем месте, пока положение нашей семьи неуклонно ухудшалось.

Медленно поднявшись, скользя пальцами по гладкой стене, я ощутила, как затекли ноги, долго находившиеся в согнутом положении.

Прошла еще минута или час, а я так и стояла, не двигаясь, словно застывшая фигура в бесконечности бытия.

Прижавшись затылком к прохладной стене, я медленно приходила в себя, но дыхание было все еще рваным от обильного потока слез, которые и сейчас лежали соленой влагой на губах.

Дверь скрипнула, и я вяло перевела взгляд на вошедшего.

Роман Алексеевич.

Хладнокровный с виду, но в глазах все еще полыхал адреналин. Как давно все произошло? Как давно я здесь стою? Как давно я была просто Аней Синицыной, жаждущей танцевать и стать знаменитой?

Теперь только одно желание плескалось в дрожащем теле, еще не оформленное, но такое дразнящее, как жужжание комара. Быть в его, таких надежных руках.

Роман Алексеевич, все еще в операционной форме, стоял и разглядывал мое наверняка опухшее от слез лицо, покрасневшие глаза, дрожащие губы и зажатые в кулаки руки.

Красива ли я сейчас для него? Почему-то это меня тревожило меньше всего.

– Она жива? – то ли вопрос, то ли хрип, вырвавшийся из пересохшего горла, но он понял, потому что почти таким же голосом ответил, отрывисто:

– Да. Успели. Состояние стабильно.

Услышав собственный всхлип, я почувствовала новые слезы и крупную дрожь, заставившую тело сотрясаться.

Спас. Но разве могло быть иначе?

Он взирал на мою истерику, не отрываясь, и невольно сделал шаг ко мне. Небольшой, но такой неотступный.

– Почему ты еще здесь? Ну, утихомирься, все же закончилось.

На негнущихся ногах я приблизилась к мужчине. Шаг. Еще один и вот я буквально впечатываюсь в жёсткое тело, обхватив его плечи трясущимися руками.

Пальцы погладили влажные от пота волосы, ощупали шею, плечи, щёки, нос, лоб, словно проверяя наличие ран, готовые тут же залечить их своей нежностью. Я чуть его не потеряла.

Сойдя с ума от мужского запаха и близости, я, не сдерживая порывов, прижалась мягкими губами к его… Твердым, неподвижным, но точно не равнодушным.

Сейчас весь мой мир сосредоточился в этом месте, в этом человеке.

Роман Алексеевич не двигался. Казалось, он с легким, почти научным интересом наблюдал за вторжением в его личное пространство. Но в глубине глаз вдруг вспыхнул огонь возбуждения, когда я поцеловала его.

Тело напряглось, дыхание участилось. Взгляд серых глаз обжигал, как пар от кипящей воды, и вмиг я забыла все, что знала и умела.

Мечты и планы превратились в молекулы и рассыпались, чтобы обратиться в безумное желание принадлежать этому мужчине.

Чего же он ждет? Мне это нужно, разве он не понимает? Неужели хочет, чтобы умоляла?

– Прошу, – вконец отчаявшись, прошептала я, сквозь поцелуи. Кончик языка прошёлся по горячим губам, и Роман Алексеевич дернулся.

Прикрыл глаза. Всего мгновение. Сейчас решится все. Жизнь, такая размеренная раньше, теперь неслась во весь опор к краю. К до и после. Теперь уже ничего не будет прежним.

Когда открыл, из его горла вырвался гортанный рык, а тело пришло в движение.

Резкий рывок рукой, и послышался щелчок замка пластиковой двери.

Глаза в глаза и больше нет врача и пациентки. Есть Рома и Аня, есть мужчина и женщина.

Здесь только он и я.

Роман сделал затяжной вдох, словно пловец перед прыжком в воду и нырнул в меня, захватывая в плен медовый рот.

И не было в этом нежности, только желание покорять. Губы, язык, всё тело было уже в плену, но я и не намеревалась вырываться.

Я упивалась его властью над собой: жадными руками, которые в плотное кольцо обхватили мой тонкий стан, низким голосом, шепчущим, какая я сладенькая, твердым горячим естеством, опаляющим даже сквозь несколько слоев одежды.