Его птичка - [13]

– Я, кстати, не женат, – ответил он на самый первый мой вопрос. Я, не ожидавшая такого подвоха, захлебнулась и закашлялась, проливая полстакана ледяной воды, которая тут же намочила футболку. Под ней ясно проступили очертания груди и съежившихся от резкого холода сосков.

– Вы это специально, – возмущенно вскрикнула я, пока Роман Алексеевич пожирал моё тело взглядом.

– Да, как бы я посмел, – приподнял он уголок губ и отвернулся, чтобы сорвать бумажное полотенце. – На, вытрись, повязку мочить не стоит.

Я, тяжело и часто выдыхая воздух, чувствовала, как во мне заиграла, подобно резким звукам контрабаса, злость.

Я отставила стакан на стеклянный столик и уже протянула руку за полотенцем, как он резко одёрнул его и улыбнулся шире.

– Хочешь, давай я вытру, чтобы убедиться, что ничего не промокло.

Двусмысленность его фразы поражала своей бестактностью и я, заглушив в себе восхищение от его улыбки, сделала шаг вперед и вырвала полотенце из рук.

– Я ведь могу на вас и нажаловаться.

– Давай, – указал он на запертую дверь, – Заведующую ты видела.

Я смолчала, хмуря лоб, и отвернулась. Больно надо общаться с женщиной, которая при всех заявила на него свои права. Прижимая, тут же намокшее полотенце к груди, я направилась к выходу.

– Спасибо, – снова проговорила я, чувствуя на спине горячий взгляд, и отворила двери. – Обойдусь. У меня дядя ФСБшник, – с намёком бросила я через плечо и захлопнула двери.

Обычно это служило хорошей проверкой на решительность и настойчивость. Посмотрим, пройдет ли её он.

За спиной послышался гортанный короткий смешок и скрип открывающейся двери. Я усмехнулась и тут же замерла, окунувшись в какофонию звуков больничных будней, от которых я столько времени отвыкала.

Мы с братьями слишком много времени проводили у палаты отца и ждали, когда же, наконец, он вернется домой. Не дождались.

Повсюду бродили врачи и медсестры в белых одеждах и пациенты – некоторые сидели на диванчиках, кто-то ждал врача. Медсестра из процедурной шла прямо на меня, держа в руках синюю запечатанную коробку. Она кивнула мне и получила ответную улыбку, которая резко, словно кто-то оборвал струну, сошла на нет.

Я открыла рот, чтобы закричать, но из горла вырвался лишь хрип, когда я увидела это.

Взгляд бешеной собаки и раскрытая пасть, прямо за спиной медсестры.

Мужчина бежал от санитаров по длинному коридору с занесенной вверх рукой, в которой мелькнула сталь.

Он кричал что-то, а я так и не смогла произвести ни звука. Все произошло слишком быстро.

Скальпель, вонзился в шею медсестры, которая была от меня всего в нескольких шагах.

Время замерло. Сцену смерти я наблюдала будто в рапиде – медленно и протяжно. Слёзы крупными каплями стекали в ворот уже промокшей футболки, пока в голове стоял невообразимый шум, а к горлу подкатывала тошнота.

Женский крик разорвал на мгновение образовавшуюся тишину и словно запустил время, которое теперь неслось во весь опор, как сумасшедший иноходец.

Внезапно я ощутила, как мои тонкие плечи тисками сжимают крепкие пальцы и оттаскивают назад в процедурную. Страх сжал внутренности, адреналин запустил в кровь яд, и я беззвучно рыдала, наблюдая, как падает на пол молоденькая медсестра.

Сумасшедший в пижаме в квадратик безумно хохотал, пока со скальпеля капала чужая, невинная кровь.

О Боги, это же Роман Алексеевич!

Хирург кинул в сторону коробку жидкого мыла, чтобы отвлечь мужчину. Тот повернулся на смачный шлепок пластика о стену и не успел ничего предпринять против выскочившего на него врача.

Роман Алексеевич с размаха выбил скальпель из его рук. Тот звучно упал, подпрыгивая по кафелю, как резиновый мячик и приземлился у ног застывших пациентов. Весь коридор стал походить на музей восковых фигур, настолько все свидетели казались неподвижными. Застыла и я, зажимая себе кулак зубами, чтобы не закричать от ужаса и страха.

Хирург, уже не обращая внимания на борьбу санитаров с обезумевшим напавшим, склонился над еще дышащей медсестрой.

Жива.

Кровь хлещет у нее из шеи, которую рукой зажимает Роман и кричит, чтобы везли каталку. Его белоснежный халат мигом пропитывается кровью, но рука сдерживает поток, зажав нужное место на шее. Взгляд сосредоточен и непоколебим. Случись сейчас бомбардировка со стороны Китая или США, он ни на секунду не отвлечется.

Медсестра дышала хрипло и рвано, из глаз стремительно уходила жизнь, а их горла вырывалось лишь болезненное мычание.

Безумного повязали, а медсестру увезли в операционную, с так и не отпустившим её шею хирургом.

Он спасет её, он должен её спасти.

Прижавшись к стене, я содрогалась от рыданий. Ноги подкосились, и я сползла по стене, чувствуя, как меня накрывает отчаяние.

Я прикрыла глаза, но в голове, ослепляя, так и горели бешеные, налитые кровью глаза и выгнувшееся, словно от электрического тока, тело медсестры. Картинка сменилась, и вот я уже узнаю Романа Алексеевича. Он спасал медсестру, неважно, что недавно ей нахамил. Для врача жизнь пациента превыше собственных амбиций и дурного воспитания.

Счет шел на секунды, кровь была повсюду.

Взглянув на свои носки, я увидела красные капли, словно напоминание в какой опасной близости находилась от участи жертвы. Всего лишь в шаге от вероятной смерти.