Его последние дни - [13]
Он посмотрел на меня, как бы ожидая моего решения. Я прикинул перспективы. Даже одного психиатра я с трудом в чем-то убедил, если вообще убедил, а уж целую свору…
— Какая альтернатива?
— Мы понаблюдаем за вами пару-тройку дней…
— Я не буду пить таблетки!
— И не надо, — легко согласился Розенбаум. — Для чистоты эксперимента поступим так, как вы просите. Никаких медицинских процедур. Только периодически будем мерить температуру, давление, ну и тому подобное. Без этого никак, бумажки надо заполнять. И если за время наблюдения я не увижу отрицательной динамики — выпишу вас.
— Я в психушке, тут не может не быть отрицательной динамики! Я в четырех стенах, мне тут не нравится!
— Это я хорошо понимаю и учитываю. Адаптация. Кстати, сестра сказала, что у вас температура поднялась, поэтому из изолятора вас пока не переведут. Такие уж правила, но, вероятно, так даже лучше. Ну как, по рукам?
— Хорошо.
Мы пожали руки, он встал, вернул мне книгу и тут же спросил, будто о чем-то вспомнив:
— А вы про что пишете?
— Про писателя в психушке.
— Писатель в психушке пишет про писателя в психушке, — задумчиво глядя в потолок, пробубнил он. — Занимательная рекурсия. И что там с писателем?
— В каком смысле?
— Ну, что с ним случилось? Почему он попал в психушку, что сейчас происходит?
— Попал под недобровольную госпитализацию, — буркнул я. — Сейчас в изоляторе сидит, хочет написать автобиографию.
— А это он, кстати, хорошо придумал. Это может положительно сказаться при навязчивых суицидальных мыслях.
— Почему? — заинтересовался я.
Розенбаум опять посмотрел на часы, снова сел на стул.
— К сожалению, у меня нет времени на лекцию по суицидологии, донесу главную мысль. Парадокс навязчивых суицидальных мыслей в том, что они рано или поздно вытесняют саму проблему. То есть в какой-то момент человек перестает понимать, что именно его не устраивает и когда это началось. Просто все плохо, а суицид видится выходом. Причем «все плохо» иногда довольно субъективное понятие. У человека хорошая работа, семья, дети, а он несчастлив. И не понимает почему. Может, это всё не его ценности, или жену он не любит на самом деле, или детей не хотел, работа ему не по душе. Не важно. Миллион причин, миллион мест, где он свернул не туда или вообще не сворачивал. Он себя убеждает: мол, у меня же все нормально, нет вроде причин для страданий — а все равно хреново человеку. Ну и вот, со временем все вытесняется, остается только навязчивая мысль о самоубийстве.
— И как долго это может продолжаться?
— Зависит от личности. Если способности к адаптации хорошие, то находиться под давлением собственной психики он может десятилетиями, если нет — может, и за год… В какой-то из дней потеряет контроль и совершит самоубийство. И это, скорее всего, будет незапланированный акт. В большинстве случаев нет момента принятия решения, просто что-то щелкает и человек предпринимает попытку.
— То есть у него, например, могло что-то в детстве произойти и до сих пор тянется?
— Вполне. Опять-таки обычно есть генетическая предрасположенность, а потом человек попадает в определенную среду, которая провоцирует развитие депрессии. В общем, мне пора идти, будет время, может, еще расскажу об этом. Но я что хотел сказать — пусть ваш герой пишет автобиографию. Теоретически это может иметь терапевтический эффект. Если бы он ко мне пришел за помощью, я бы так его и лечил. Купировал бы приступ таблетками, а потом — терапевт и литература.
Розенбаум встал, кивнул мне на прощание и вышел. Я какое-то время сидел погруженный в мысли, а потом лег спать.
Глава 4
Проснулся я, кажется, довольно скоро, и меня сразу же смутили две мысли. Первая — почему я так неожиданно заснул, вторая — меня развели. Хитрый Розенбаум немножко пополоскал мне мозги, а в итоге я остался в психушке, несмотря на то что вообще-то здоров.
Но, с другой стороны, я сам согласился остаться тут. Так или иначе, нужно отвечать за свои слова, независимо от того, почему они были произнесены. Куда ценнее будет сейчас понять, что именно заставило меня согласиться на его условия.
Я мысленно прокрутил разговор с доктором. Конечно, первое, что пришло в голову, — это упоминание клинико-экспертной комиссии. Доказывать то, что я здоров, толпе психиатров не хотелось сразу по нескольким причинам. Помимо того что их можно и не переспорить, так еще и стыдно все-таки. Собрал тут людей, у которых есть куча реально важных дел.
Я достал ручку, взял книгу и в общих чертах восстановил разговор с доктором. Понадобится для романа, который, очевидно, стал обретать более определенные черты. Наконец-то все стало складываться. Андрей, как и я, симулирует психическое расстройство, чтобы попасть в психушку. Как и в моем случае, он раскрывается на третий день, разговаривает с врачом и остается в психушке еще на какой-то срок.
Тут, правда, нужно что-то более драматичное. Нужно действительно придать ему признаки психического расстройства. То он шутник и балагур, все у него хорошо и море по колено, то, напротив, — все грустно, плохо и болезненно. Пусть и сам сомневается в своем здоровье. Я расписал схему диалога с доктором и с некоторым удовольствием обнаружил забавную вещь. Если для меня самым эмоционально заряженным моментом разговора была клинико-экспертная комиссия, то есть врач, по сути, просто припугнул меня и продавил свою позицию, то в случае с Андреем акценты несколько смещаются.
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.
Один из ключевых признаков современной постмодернистской литературы – фантасмагоричность. Желая выявить сущность предмета или явления, автор представляет их читателю в утрированной, невероятной, доведенной до абсурда форме. Из привычных реалий складываются новые фантастические миры, погружающие созерцающего все глубже в задумку создателя произведения. В современной русской литературе можно найти множество таких примеров. Один из них – книга Анатолия Субботина «Мадонна и свиньи». В сборник вошли рассказы разных лет, в том числе «Старики», «Последнее путешествие Синдбада», «Новогодний подарок», «Ангел» и другие. В этих коротких, но емких историях автор переплетает сон и реальность, нагромождает невероятное и абсурдное на знакомые всем события, эмоции и чувства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.