Его-Моя биография Великого Футуриста - [25]

У каждой Буквы — своя Судьба, своя Песня, своя жизнь, свой цвет, свой характер, свой путь, свой запах, свое сердце, свое назначенье.

Буква — это совершенно отдельная планета вселенной (слова — понятия).

Буква имеет свой рисунок, — звук, — полет, — дух, свою твердость, свое вращенье.

Рожденное Слово — божественное бракосочетанье нескольких пар или троек Букв.

Гласная — жена.

Согласная — муж.

Согласные — корни Букв, отцы.

Гласные — движенья, рост, материнство.

Натянутый лук охотника — согласная, а спущенная стрела — гласная.

Каждая Буква — строго индивидуальный мир, символическая концентрация которого дает нам точное определенье внутренней и внешней сущности.

Образец Ю

Ю

Юночка

Юная

Юно

Юнится

Юнами юность

В июне юня.

Ю — крыловейная лейная.

Ю — розоутрая рая.

Ю — невеста Ста Песен.

Ю — жена Дня.

Ю и Я.

(Девушки Босиком.)

Если встретится Ю в тысячах словах и на каких угодно языках — Ю всегда принесет слову женственность, звучальность, розоутренность, гибкость, возбужденье.

Буква К дает слову твердо-холодно-острую материальность: корень, клинок, камень, кирка, кость, сук, ковка, кол, кистень.

Буква М — зов животных: мму — корова, ммэ — овца, мяу — кошка, — мама зов ребенка, моя, мы, молитва, милая, приманка — ощущенье тепла жизни.

Буква О — колесо простора, воздух, небо, высоко.

Буква Н — мистичность: некто, неведомый, ночь, начало, канун, — отрицанье: нет, не, никогда, немой.

Слово Окно = о + к + н + о значит: простор + материя (стекло и дерево) + граница ночи + воздух = окно.

Буква Б — божественно-стихийное начало: бог, бытие, библия, бык (священный), будущее, буря, бедствие.

Е — день, свет, селенье, дерево, елей.

А — арка, радуга, мать, ау.

Р — кровь, труд, гром, раскат, удар.

И — связь, прибавленье, вода: пить, лить, нитка, вино.

Слово небо = н + е + б + о = значит: неведомость + свет + божественност + воздух = небо.

(Это из Его лекции о словотворчестве).

Вчить-карм

Раз в вечер из-синя-изумруднаго мая — когда лилово в долинах уральских пахли травоцветенья, а небо казалось васильковоглазым шатром — я и Василий (у себя на Каменке) поднялись на гору Цингал.

Сели на самой вершине.

Он взметнул головой, вздохнул, улыбнулся высоким горизонтам.

Может быть вспомнил он о полетах над синими коврами земли из старинного шелка Китая.

Может быт услышал он зовный зов океанских волн приливающих для отдыха к скалистым пристаням.

Или может быть узнал он сердцем глаза той, что осталась там ждать.

Есть страна Дания

Есть страна дальняя

Есть имя Анния

Есть имя — Я.

В пальмах раскинута

Синь — Океания

Синь — Апельсиния

Синь — Облака.

Где то покинута

Девушка с острова —

Острая боль глубока.

Девушка Анния мною покинута

Жить и томиться

В шатре рыбака.

(Девушки босиком)

Он еще вернется к ней: Поэт-Птица, мексиканская птица Хоулн-стэй.

Он сам написал повесть-Любовь Наездницы — где Поэт с крыльями увидел душу свою в птице и птица Хоулн-стэй стала его и возлюбленной, его Юннэ — судьбинной птицей.

Мимо нас в долину пролетела ласточка.

Он крикнул ей:

— Вчить-карм.

Я мог бы спросить Его о значении этих слов, но почувствовал, что не надо.

Я почти понял.

Мне кажется, что рожденье слов является разрывностью соединенной воли двух творчеств.

Линия острого Налёта ласточки близко и встречная стрела глаз Поэта, наблюдающого полёт, в творческом пересечении дают звук:

— Вчить.

Линия отлёта и мгновенный взмыв вверх и испуганный резкий поворот кидают отзвук:

— Карм.

Творчество ласточки заключалось в рисунке движенья и в свистящем шуме, рассекаемого крыльями воздуха.

— Вчить-карм.

Творчество Поэта возникло на точном определеньи звуковой формы и на ритмическом соединеньи единого впечатленья, сконцентрированного волей верного мастера — песнебойца.

— Вчить-карм.

Так наивно — приблизительно я (скрывая от Поэта) объясню момент словотворчества, понимая ясно, что хризолитовая линия падающей звезды — объясненная словами — (да еще днем) будет походить на кишку вымотанную медведем из коровы.

А расчитывать на рыцарей чистаго искусства — чующих истину — скучно и им это — мимо — все равно — дальше.

Пожалуй я имею ввиду друзей и еще каких нибудь чудаков.

Ах — эти чудаки.

Только они (берутся откуда — из Гдетотамии) — эти милые чудаки поддерживают всяческие открытья в искусстве молодости.

Это они — святые чудаки открывают — как гусята — розовые рты и в удивленьи ждут от футуристов щедрого питанья.

Чудаки отличаются от друзей бескорыстием и преданностью тайной и стойкой.

Как то Василий в Москве (1915) вместе с другом Давидом Бурлюком устроили лекцию о святых чудаках.

Но кажется чудаки не поняли что они — чудаки.

По крайней мере Д. Бурлюк вскинув лорнет спросил:

— Как же так Вася.

Потом привалил Маяковский и сразу же начал истерически читать стихи.

Стали слушать.

Недоразуменье выяснилось: лекция по жандармским правилам тех времен называлась — Война и Культура.

И это все вспомнилось в вечер мая на горе Цингал.

Я отдал траве Поэта.

Он обхватил траву, припал к земле и медленно — тихо сказал:

— Пью.

Солнце лилось апельсиново-закатно.

Пахло божественной безпечностью.

Поэт жил у нездесь.

Футуризм

Московская зима расцвела бурно.

Футуризм разлился океаном.

Василий Каменский, Давид Бурлюк, Владимир Маяковский, после ряда отчаянных выступлений (с Крученых и Хлебниковым) в Москве и Петрограде получили приглашены на гастроли по России.