Его любовь - [62]

Долго стоял в сумерках над водой, будто уже и самого себя не ощущая, словно было здесь одно только бескрайнее пространство и полусонные вздохи дурманящей тишины.

И мысли… Его безутешные мысли.

Почему Надийка усложняет то, что просто и понятно? К чему это упрямство и недоверие? Откуда они? Разве не ясно, что теперь лучше всего для них сойтись и жить вместе, отбросив, забыв прежние недоразумения. Все начать сызнова…

И чем больше он думал, тем тверже укреплялся в мысли: Надийке просто неудобно сразу после разрыва с Михаилом броситься в объятия к другому, да еще к тому, кто об этом знал. Ей неловко смотреть ему в глаза, слушать пусть еще пока и не высказанные им обвинения. Вероятно, так и должно быть, в этом проявлялась его Надийка, честная и искренняя, не бросающаяся на то, что подвернулось, что выгоднее; она никогда не поступится своей совестью. Именно такой он и любит ее.

Она и теперь пыталась оставаться сама собой и становилась поэтому еще родней и желанней, и он, как бы ни казалось это унизительным, тоже останется самим собой и не откажется от нее.

Будет искать ее и обязательно найдет, как бы она ни избегала его, — ведь никому еще не удавалось избежать собственной судьбы.

Мысли вспыхивали и тускнели, но чем больше их накапливалось, тем выразительнее становилась одна: он заберет Надийку с ребенком к себе как муж, как отец. Прямо из родильного дома в свой голубой вагончик.

Он обойдет и объедет все родильные дома в округе.

И он найдет ее и будет носить ей передачи и цветы, будет писать записки, а когда подойдет время, подкатит туда на такси — обязательно на такси, на голубой «Волге»! — и повезет молодую мать в свой, в ее, в их общий дом. Только так!

Для начала хватит им одной комнатушки, потом сосед-одиночка куда-нибудь переселится, и они займут весь вагончик — две комнаты с кухонькой, и заживут как следует. Он уже наслышан о подобных случаях. Семейных на стройку принимают неохотно: не хватает жилья, но если возникает семья, а здесь семьи появляются быстро, — тогда дают целый вагончик.

Никто и не догадается, что ребенок чужой.

Чужой! Сам удивился этому слову, как только смог подумать такое! Почему же чужой? Надийкин, а все Надийкино — это их общее.

Старался отогнать уколовшее его самолюбие слово. И все же перед глазами невольно возник  т о т, Михаил. Юрко даже зажмурился, будто Михаил действительно стоял перед ним, а видеть его вовсе не хотелось.

Не нужно об этом, не нужно! Не подозревал даже, как эта маленькая колючка разрастется потом в темные тернии, сквозь которые придется ему продираться всю жизнь.

4

Директор их совхоза шутил: «Кроме всего прочего, я еще и работаю». Хотя работать приходилось не «кроме всего прочего», а прежде всего. Это Юрко особенно остро ощутил на стройке. Каждый день работы оказывалось невпроворот, словно накануне совсем ничего не делали. Трудились не переводя дыхания. И все-таки Юрко успевал заглянуть в соседний поселок, в родильный дом, принимавший рожениц со строительства.

Юрко приезжал туда автобусом и останавливался у приколотого кнопками листка. Сперва искал только знакомую фамилию, а затем с любопытством просматривал вес младенцев. Казалось, что у Надийки будет ребенок самый крупный, самый необыкновенный.

Лучше пусть будет девочка. Она, скорее всего, будет похожа на Надийку, а мальчик — на  т о г о… Глупости какие-то лезут в голову. И все-таки хорошо, что в списках указывается только мать, а отцов не вспоминают. Ребенок Надийки будет носить его отчество: Юрьевна или Юрьевич.

Юрко ловил себя на том, как подсознательно то и дело возвращается к унизительному и обидному прошлому, связанному с Михаилом. Успокаивал себя надеждой, что это пройдет сразу, как только начнут жить с Надийкой. И забудется навсегда.

Старался думать о ребенке, о такси, на котором повезет его и Надийку домой, об отдельной комнате в вагончике.

Однажды, в который раз читая список, вздрогнул — в списке стояла фамилия Надийки. Имя другое, а фамилия ее. И родила дочку, четыре килограмма. Как он и надеялся. Не нарочно ли скрыла свое имя? Но нет, оказалось не она, а однофамилица.

Случай как бы приблизил к ожидаемому. Теперь подходил к списку с трепетом, как настоящий молодой отец, с нетерпением и тревогой ожидающий своего первенца.

Но вот наконец дождался… Сошлись и фамилия, и имя матери, а вот ребенок… Мальчик, и вес самый заурядный.

Час спустя он примчался с огромным букетом цветов. Прихватил с собой тоже не маленький, полосатый херсонский арбуз. Толком не знал, что нужно роженице. А арбуз всем полезен.

Приняли — и арбуз, и цветы, пошутили — такого арбуза хватит на всю палату.

— А записку? От кого? — напомнила миловидная санитарка.

«Фу-ты!» — удивился сам себе, вылетело из головы. Конечно же нужно поздравить, хотя Надийка и без письма догадается, что это он. Не примчится же сюда Михаил на мотоцикле. Вот, опять Михаил лезет в душу, будь он неладен. Время ли думать сейчас о нем!

Вырвал из записной книжки листок, достал ручку, пристроился на подоконнике — к столу не пробьешься. Написал: «Надеждушка, поправляйся. Напиши, когда вас забрать». Хотел подписаться, но передумал: «Надеждушка» — этим все сказано, ведь никто, кроме него, не называл ее так.