Его любовь - [61]

— Когда книга близка сердцу, она волнует, — сказал Юрко и почувствовал себя немного уверенней, потому что сейчас Надийка была не такой, как вчера, при встрече на улице: и взгляд вроде другой, и голос, и вся она — в линялом халатике, с по-детски подогнутыми под себя ногами — казалась какой-то по-домашнему близкой.

— Да ты садись… — предложила она наконец гостю, который все еще нерешительно переминался с ноги на ногу. В глазах ее промелькнули смешинки: вероятно, вспомнила, что стоит он точно так, как когда-то она в его комнате стояла, спрашивая: «Не прогонишь?»

Юрко положил пакет на стол. Яблоки выкатились.

Надийка опять поправила халатик, но на этот раз Юрко понял: она беременна. И он не мог отвести взгляд от округлившегося Надийкиного живота, хотя прекрасно понимал — нехорошо, не надо так вот глазеть. И Надийка наконец заметила его взгляд, все поняла — и вдруг, чего Юрко никак не ожидал, упала лицом в подушку и зарыдала — в голос, безутешно, и книга судорожно вздрагивала в ее бледных руках.

Надийка рыдала, а он стоял над нею, будто над безнадежно больной, и не знал, что сказать, как утешить, как поступить. Хотелось подсесть к ней с краешку на кровать, обнять худенькие дрожащие плечи, гладить рассыпавшиеся светлые косы, целовать их, нежно приподнять ладонями лицо и целовать глаза, только бы остановить слезы, целовать ее губы, болезненно вздрагивающие от рыданий.

Что-то нужно сказать, сделать, но что именно, Юрко не знал. Она плакала, всхлипывая, а он продолжал стоять в одной и той же позе. И вдруг, неожиданно для самого себя, хриплым, не своим голосом сказал:

— Перестань! Тебе нельзя теперь волноваться…

Надийка сразу послушно утихла, замолкла, видимо, овладело ею чувство, которое сильнее всех других, — великое чувство материнства.

3

С неделю Юрко оформлялся. Теперь приходилось думать не только о себе и встречах с Надийкой, а о более серьезном, семейном, чего до сих пор не было, чего он, собственно, четко и не представлял себе, но что стало отныне реальностью.

Устроившись на работу, получил небольшую комнатку в передвижном вагончике. Отдельную, поскольку убедил рабочий комитет, что у него есть девушка, живет в общежитии. Получив комнату, они, мол, поженятся, и место в общежитии освободится.

Боялся, что не поверят, — коряво он говорил. Однако поверили. И именно потому, что очень уж запинался он и смущался. Дали ключ, даже поздравили.

Вагончик — новый, голубой, с широкими окнами и высоким крылечком, похожий на дачный домик, — стоял неподалеку от женского общежития, и Юрко, получив ключ, сразу же помчался к Надийке. Он был уверен, что теперь разговор пойдет по-иному, ведь действительно — как ей оставаться в общежитии с ребенком.

У Надийки ребенок! Это порождало страшную сумятицу мыслей, в которой никак не мог разобраться. Тут были и опасения, и растерянность, и надежда. Ребенок теперь будет  и х, никто не узнает, чей он на самом деле — он, Юрко, женится на Надийке и оградит ее от пересудов и сплетен.

Так размышлял он, мчась в общежитие и сжимая в кармане ключ, но Надийки в комнате не оказалось — на ее месте крепко спала другая девушка.

Всполошился — не случилось ли беды? Соседки Надийки заявили, что ничего не знают, а вахтерша отрубила:

— Я не справочное бюро!

— Да что вы все лжете! — воскликнул-ошеломленный Юрко. — Почему это люди так любят обманывать? Смотрят тебе в глаза и спокойно говорят неправду. Разве так можно?

Искренние, от сердца слова, видимо, всколыхнули зачерствевшую душу вахтерши. Она призналась — под страшным секретом, — Надийка уже в декретном отпуске, а на ее место временно поселили другую — с жильем-то туго. А Надийка уехала к подруге в село — роддома тут еще нет.

И добавила:

— Родильный дом здесь раньше всего строить надо… Девчонки-то какие пошли!

— Разные есть и девчата, и ребята, — возразил Юрко. — Только про Надийку вы плохо не думайте.

— Ишь ты, какой адвокат нашелся! — фыркнула вахтерша, но посмотрела на него с уважением.

— Так куда она уехала? — спохватился Юрко, не спорить же пришел он сюда. — К какой подруге, в какое село?

— Вот этого я не знаю, — развела руками женщина, и Юрко почувствовал, что на этот раз она не соврала. — Не знаю! — твердо повторила вахтерша, давая понять, что разговор окончен.

Юрко не спеша вышел из общежития, удрученный, побрел по улице; бросился было назад — еще что-то спросить у вахтерши, да только махнул безнадежно рукой — напрасно, мол, — и двинулся дальше, сам не зная куда, хотя рука в кармане упрямо сжимала холодный металл ключа. Даже забыл, что уже имеет жилье.

Снова направился к Днепру. Там всегда становилось легче, успокаивалось сердце, прояснялся разум и постепенно наступало какое-то просветление.

Безбрежная земная ширь, бездонное синее небо, тихая прохлада недвижно струящихся вод и ласковое благоухание зелени успокаивают душу.

Остались позади большие и малые строения, всматривающиеся во тьму разноцветными глазами освещенных окон; смеющиеся люди; грохот, лязг, рев, ослепительные вспышки в котловане.

Он шел, не зная куда, потому что синяя птица его счастья снова выпорхнула из рук.

Когда у ног его послышался плеск невидимых во тьме волн, остановился, прислушался. Казалось, не волны, а крылья этой сказочной птицы шелестят, и манит, она, и зовет, а где скрывается — неизвестно.