Его любовь - [48]
— Но с чего же начать?
— Давай-ка вот так, — посоветовал учитель. — Считай, что ты пишешь обычное домашнее сочинение по литературе. Помнишь, было такое, скажем, на тему «Кем быть»?
— Помню, — ответил Микола. — Я тогда писал, что мечтаю быть красноармейцем.
— Красноармейцем? Это хорошо. А другие ребята мечтали стать летчиками, инженерами, учеными. Но никто не мечтал стать предателем. А вот выдал же кто-то ваше подполье в Боровом. И этот подлец тоже ведь писал домашнюю работу «Кем быть».
— Я знаю, кто предал, — сказал Микола. — Предал Самийло!
— Самийло? — переспросил учитель, и в голосе его прозвучала гнетущая тревога. — Постой-постой, так он же и сейчас в отряде…
— Он предал! — еще решительней подтвердил Микола и коротко пересказал все, что узнал в лагере от Федора.
Учитель разволновался. Даже очки снял, как будто они мешали ему увидеть что-то чрезвычайно важное. Без очков он казался совсем другим, каким-то слабым, беспомощным и по-детски наивным.
— Ты смотри, — произнес он озадаченно. — Самийло! А ведь таким активным был в школе. Стенгазету выпускал, спортом занимался.
Придя наконец в себя, учитель сказал:
— Пока — молчок! Чтобы не спугнуть зверя. Я сообщу сам… — И, помолчав немного, напомнил настойчиво: — Так мы, значит, составляем документ: «Чудовищные преступления фашистских варваров в Бабьем яре под Киевом».
…Они сидели друг против друга — старый учитель в темных очках и его бывший ученик, вчерашний смертник, а сейчас — обвинитель фашизма.
Внимательно смотрел на них великий поэт.
Потрескивал фитилек, вздрагивал желтый огонек, и скатывались, бежали вниз бледно-мутные стеариновые капли, как горючие слезы, и мгновенно застывали, твердели, словно намеревались остаться навсегда…
Утром, как и обещал учитель, подкатила к крыльцу старенькая скрипучая подвода. И ездовой-полицай отвез Миколу на конспиративную квартиру, откуда связной Коля-маленький препроводил его в партизанский отряд.
Самийло вовремя арестовали.
После сурового допроса и короткого партизанского суда предателя расстреляли в болоте, чтобы потом не закапывать труп. Пусть догнивает в трясине.
За комендантом Захарием Микола отправился сам. Ночью. Захарий выпрыгнул в окно и побежал, петляя, вдоль пруда. Потом незаметно бросился в воду, спрятался в камышах. Микола выстрелил несколько раз, и Захарий не выдержал, вылез, подняв вверх закоченевшие руки:
— Не убивай меня, Коля!
— А тебя убить мало! — с омерзением ответил Микола…
Артем сдержал слово — пришел в отряд. Тепло одетый, поправившийся. Казалось, даже ростом стал выше. В глаза смотрел прямо. Напрашивался на самые опасные операции и погиб, взрывая мост через реку Ирпень.
В Киеве, в Бабьем яре, на месте массовых расстрелов возведен монумент.
Человеческие фигуры, как языки гигантского пламени, поднимаются в небо. Мужественный юноша, сам упав на колено, поддерживает товарища над пропастью; растерзанная девушка закрывает от ужаса глаза руками; молодая мать скрученными колючей проволокой руками вздымает младенца, которому суждено умереть, к солнцу.
У памятника в почетном карауле стоят пионеры.
Мимо монумента медленно, в скорбном молчании, с непокрытыми головами проходят люди.
Часто приходит сюда и высокий седой человек — Микола Наумович Панасик. Тот самый Микола, который побывал в фашистском аду и возвратился оттуда, чтобы жить, бороться, обвинять.
На Нюрнбергском процессе приводились показания и партизана-подпольщика с Украины, очевидца диких зверств немецких фашистов в Бабьем яре. Те, что записал старый учитель.
Как-то друзья попросили Панасика:
— Покажи нам, Микола, дорогу, по которой бежал.
Теперь это сделать нелегко: ныне в яре парк, ровные бетонные дорожки, скамейки. По склону проходит широкая магистраль, рядом выросли новые жилые массивы с высокими домами.
Микола ведет уверенно. И грушевое дерево сразу заметил, что служило ориентиром в осеннюю тревожную ночь. И, хотя искалеченное кандалами ноги до сих пор болят и ноют, он первым поднимается на холм к старому дубу.
Ручей на дне яра давно уже закован в бетонную трубу, но Микола показывает:
— Вот здесь мы шли по воде.
А вот где был мост, долго не может найти. Спрашивает старика, гуляющего по парку:
— Простите, вы местный?
— А что?
— Где-то здесь был мостик над ручьем…
— Вот там же, где вы стоите…
Да, все э т о было здесь.
И пусть больше не будет нигде. И никогда.
1969
Перевел Е. Цветков.
ГЛУБИНЫ СЕРДЦА
…Цвіте терен, цвіте терен,
Та й цвіт опадає,
Хто в любові не знається,
Той горя не знає…
Украинская народная песня
Часть первая
ВЕЧНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК
Юрко и подумать не мог, не представлял даже, что все выйдет так нелепо, так по-детски смешно.
Но вот случилось же…
Понимал, что рано или поздно придется вести с Михаилом этот неприятный разговор, но что объяснение получится таким — и в голову не приходило.
Сегодня, отправляясь в клуб, думал отозвать Михаила в сторонку или выйти с ним в парк и там откровенно, по-товарищески все выяснить. Знал ведь, что Михаил — человек легкомысленный, догадывался о его отношении к Надийке и не мог спокойно видеть, как она в нем ошибается. Неужели так доверчива или ослеплена обманчивым чувством? А может быть, давно все заметила, но уже не в состоянии остановиться, не знает, как быть.
