Его любовь - [144]

Княжна Варвара, конечно, тоже радовалась друзьям, тем паче что благодаря их визитам имела теперь больше свободы, потому что не приходилось подолгу просиживать в комнате матери в нервном напряжении и гнетущем молчании. Все было бы хорошо, если бы не Капнист. Он буквально преследовал ее, стараясь обязательно заговорить, и чаще всего с глазу на глаз. То советовал написать письмо Эйнару: внушения, мол, швейцарского наставника помогут вернуть ей душевное равновесие; то выражал свое сожаление по поводу того, что Эйнара нет в такую значительную минуту рядом с ней, чтобы она могла молиться вместе с ним.

Он даже решился попросить княжну переговорить с Шевченко, чтобы тот доверился ему, Капнисту, и согласился поехать к нему в Ковалевку, а то Тарас Григорьевич как бы избегает его, проявляя неприятное отчуждение.

— Варвара Николаевна, — вперив в княжну свои черные глаза и словно гипнотизируя ее, продолжал он негромко, но настойчиво. — Помогите мне сделать Шевченко своим другом… — Будто это зависело не от него самого, а от нее. — Поверьте, это пойдет на пользу и вам, и Тарасу Григорьевичу. О себе я уж не говорю.

Все, что было на пользу Тарасу Григорьевичу, княжна делала охотно и не задумываясь, как признавалась сама себе, — очертя голову. Так и на этот раз — при первой же встрече с ним она заговорила о настойчивом желании Капниста ближе с ним подружиться.

— Я бы тоже этого хотел, но между нами постоянно встает что-то от меня не зависящее, — сказал Шевченко, а потом добавил: — Я охотно сошелся бы с человеком, который после двадцать пятого года попал в Петропавловскую крепость, но дружить с личностью, которая в чужом доме играет незавидную роль лицемерного миротворца…

— Но не слишком ли вы жестоки к нему?

— Пожалуй, нет, — добродушно улыбнулся Шевченко.

Непосредственность ответа и особенно улыбка, которая всегда придавала лицу Тараса Григорьевича особую привлекательность, сразу убедили Варвару в том, что он прав.

Перед ней был тот откровенный, наивно-добрый и благородный Шевченко, каким она его полюбила, несмотря ни на что, каким хотела постоянно видеть, слушать, ощущать. А Капнист собирается его куда-то забрать, пусть даже в свою Ковалевку, однако же, как она теперь поняла, вовсе не ради того, чтобы Тарасу Григорьевичу сделать добро, а чтобы она и он не были рядом.

Шевченко же, узнав о намерении Капниста, подумал, что недурно бы поехать, ведь он и сам чувствовал, что на какое-то время не мешает покинуть Яготин. Работа над портретами и росписью флигеля шла хорошо, но изрядно его утомила. А еще больше утомила напряженность и нервозность в отношениях с княжной и ее семьей.

В Ковалевку так в Ковалевку. Наверно, у Капниста есть какие-то свои планы. Ну, а ему-то до них какое дело! Последнее время он все больше разочаровывался в Капнисте. Какой же Капнист декабрист, если у него такая мелкая душа! Возможно, поездка с ним откроет в нем что-нибудь новое, доброе. Дай-то бог!

Капнист со своим приглашением не мешкал.

Едва увидев Шевченко после разговора с княжной, он сказал:

— Тарас Григорьевич, я бы хотел просить вас…

— Уехать из Яготина? — спросил Тарас.

Капнист на мгновенье растерялся от такой осведомленности и прямоты, но, овладев собой, продолжил:

— Не сомневайтесь, Тарас Григорьевич, в моей искренности.

— Да ладно, оставьте! — досадливо махнул рукой Шевченко. — Я и сам собирался куда-нибудь на время уехать, да все не находил предлога. Спасибо. Вы пришли мне на помощь.

Капнист изучающе взглянул на Шевченко: не издевается ли тот над ним?

На следующее утро, уже когда бричка, запряженная сытыми вороными, стояла у крыльца и лошади нетерпеливо пофыркивали паром и били копытами о мерзлую землю, Тарас поспешно разыскал княжну и передал ей записку.

— На правах брата, — произнес он с невеселой усмешкой.

Капнист, словно черный ворон по белому снегу, похаживал с нетерпением возле брички, взволнованно поглядывая на дверь и побаиваясь, как бы Шевченко, чего доброго, не передумал, — что-то слишком уж легко он согласился.

Но Тарас распрощался с княжной, уверив ее, что в записке она прочтет значительно больше того, чем он мог бы устно высказать в эту минуту, и почти бегом бросился к выходу.

Из окна своей комнаты видела княжна, как он ловко прыгнул в бричку, как следом за ним по-медвежьи взобрался на сиденье тучный, да еще в шубе Капнист и бричка покатила вперед. Долго было видно, как она то исчезала за деревьями, то снова выныривала. Потом, уже необычайно маленькая, словно игрушечная, появилась далеко-далеко на дороге, которая от длинной плотины круто поднималась в гору, ползла и ползла по ней, напоминая упрямого жучка, пока не взобралась на самую вершину и как бы коснулась неба, а в следующее мгновенье, чтобы не оторваться от земли, нырнула вниз и исчезла в овраге. Больше ее уже не было видно.

Тогда княжна дрожащими пальцами развернула записку и стала взволнованно читать. В записке Тарас сначала обращался к ней на «вы», а потом всюду «вы» исправил на «ты» и, как родной брат, умолял княжну беречь в себе богатства, которыми бог щедро наделил одно из самых очаровательных, самых милых своих творений.