Его любовь - [139]

А может быть, он спит и видит безрадостные сны, видит своих крепостных братьев и сестер, которых никак не может вырвать из рабства. Сердцем слышит поэт стон своего народа. Бунтарская душа его полна справедливого гнева.

Так разве можно обижаться на такого человека, в чем-то его укорять! Нет! Нет! Его можно только любить и, что бы там ни случилось, помогать ему, заботиться о нем.

Но как?

Может быть, подарить Тарасу Григорьевичу свою Библию? От этого, возможно, и ему и ей станет хоть немного легче.

И на следующий же день она передала Шевченко свою, столь дорогую ей Библию.

Тарас сдержанно поблагодарил ее за внимание.

— Здесь есть немало интересных притч, — сказал он. — Я давно уже собираюсь кое-что из них пересказать на свой лад.

Печальные глаза княжны блеснули немым укором — опять Тарас Григорьевич не понял ее, даже не замечает, как исхудала она от бессонных ночей и мучительных раздумий.

А перед обедом, как всегда неожиданно, заявился к Тарасу Виктор Закревский. Приехал он верхом на своем Бахусе и, шумно здороваясь, ворвался в мастерскую.

Княжна сразу же незаметно исчезла, потому что не любила Закревского, даже называла его «ходячим бочонком». Дверь за собой она не закрыла как следует, чтобы не обратить внимание на свой уход. И когда немного погодя Капнист словно ненароком проходил мимо мастерской, он услышал громкий голос Тараса, который с беспокойством спрашивал кого-то, куда же девалась княжна.

Виктор шутя бранил Шевченко за то, что «оный и до сих пор не сотворил визитации в их обитель», а Тарас отшучивался: никак, мол, не сошьет себе кожух, а без него, мол, боится замерзнуть в дороге.

Виктор уехал внешне довольный, но так ни о чем и не договорившись.

И вот на следующий день в Яготине появилась сама Ганна, будто бы для того, чтобы показать Фишеру престарелую мать и сестру, которая немного прихворнула. На самом же деле Ганна имела твердое намерение, как сама, для себя мысленно определила, «выкрасть» Шевченко.

Перед обедом она пришла к княжне Варваре и попросила разрешения одеться к столу у нее, потому что, мол, ее сестра и мать заняли все зеркала. Переодевшись, Ганна призналась:

— Сразу же после обеда мама собирается вернуться домой, а мне хотелось бы, с вашего разрешения, похитить одного человека, — улыбаясь, она объяснила, кого именно имеет в виду.

Варвара была настолько поражена этим сообщением, что только пожала плечами. Она ведь так ревностно охраняла Тараса Григорьевича от поездок к Закревским, от унизительной дружбы с этими недостойными его людьми. А Ганна, как ни в чем не бывало, обняла княжну, в глубине души все же понимая, что причиняет ей неприятность, и в то же время радуясь своему успеху.

Прощальный ее поцелуй вроде бы означал благодарность, а на самом деле выражал торжество.

Ганна была значительно моложе княжны, ей шел всего двадцать первый год, но, мать двоих детей, она вела себя как старшая.

В гостиную вошли они вместе. Ганна села, чтобы легче было скрыть возбуждение от близкой встречи с Тарасом, а княжна Варвара стояла возле нее. Беседовали о всякой всячине, и хотя разговор шел оживленно, княжна Варвара успевала поверх Ганниной головы поглядывать на двери. Наконец уловила  е г о  шаги — она давно уже хорошо знала шаги Шевченко.

Тарас вошел, по всей вероятности, ощущая неловкость из-за того, что его уже ждут, с сосредоточенно-задумчивым лицом, как вдруг глаза его вспыхнули радостью — он увидел не только княжну, но и Ганну. Выразительно очерченные его губы тронула улыбка. Поклонившись всем, он приблизился к княжне. Она протянула ему руку. Он взял обе и, осторожно пожимая их, взглянул на Ганну, и княжна сразу перехватила промелькнувший между ними выразительный разговор без слов.

Между тем дворецкий объявил, что обед подан, и все длинной вереницей двинулись к столу.

Во время обеда Ганна задумчиво молчала. Тарас наклонился к ней и что-то шепнул.

Ганна, улыбаясь, сказала:

— Поэты любят говорить женщинам приятное.

Княжна покраснела и опустила голову.

В тот же вечер Шевченко отправился к Закревским. Он не стал возражать Ганне — самому хотелось махнуть куда-нибудь хотя бы на несколько дней, чтобы отдохнуть от чопорного стиля жизни Репниных и окунуться в искренние дружеские беседы и споры.

Княжна после отъезда Шевченко затосковала еще сильней. На душу наползло что-то темное, глухое, неотвратимое, и душевных сил для сопротивления уже не было. Через несколько дней она почувствовала себя совсем плохо и слегла.

Больше недели пролежала она в своей комнате, не прикасаясь к еде и не желая никого видеть и слышать.

Приходил Фишер, добрый милый Фишер. Внимательно осмотрев больную, он прописывал всевозможные лекарства, отлично зная, что дело совсем не только и не столько в них. Острая форма мигрени, нервное истощение. Княжне необходимо изменить направление мыслей, освободиться от обостренной сосредоточенности больного воображения.

Фердинанд Федорович утешал княжну, как только мог, пытался рассказывать интересные истории и случаи из своей многолетней медицинской практики, анекдоты и притчи, лишь бы отвлечь от навязчивых мыслей, рассмешить, заставить думать о чем-либо постороннем, безобидном, приятном.