Его любовь - [131]

Княгиня напряженно думала над тем, как отвлечь дочь от тяжких мыслей, и тут неожиданно вошла невестка Лиза. И, что особенно удивило княгиню, тоже прежде всего заговорила о Шевченко. Будто условились. Тарас Григорьевич, дескать, пообещал прочитать сейчас в гостиной свою новую поэму и приглашает всех пожаловать туда. Лиза не сказала при старой княгине, что Шевченко попросил разыскать Варвару и пригласить именно ее.

Княжна от неожиданности заколебалась. Было желание не только идти, а бежать, и в то же время не хотелось, чтобы это желание заметила мать. Сдерживала и обида на Шевченко, но разум подсказывал: все равно она пойдет, потому что если откажется, то потом долго будет терзать себя.

Лиза заметила ее сомнения и уже откровеннее вполголоса намекнула:

— Да идите же, идите! Это ведь он ради вас.

И княжна Варвара поднялась с дивана, поспешно кивнула матери и пошла.

В ярко освещенной гостиной Капнист (в черном и вроде бы немного узковатом костюме) встретил ее взволнованным вопросом:

— Что с вами?

Неужели она в самом деле выглядит так плохо? Или он хочет, чтобы она не появлялась больше в гостиной?

Княжна Варвара ответила, что у нее плохое настроение, но это сущий пустяк.

— Надо перебороть себя, — многозначительно посоветовал Капнист, направляясь вслед за ней и, очевидно, намереваясь сесть рядом.

Шевченко стоял теперь около столика и нервно листал исписанные страницы. Заметив Варвару, он радостно встрепенулся, в глазах его мелькнула благодарность.

Ждать больше никого не стали, Шевченко начал не с посвящения, которое Варвара уже знала на память, а прямо с поэмы. Сначала размеренно, негромко, словно пробуя голос, произнес эпиграф из посланья апостола Петра, и вдруг голос его зазвенел, затрепетал, заискрился:

Двенадцать приборов на круглом столе,

Двенадцать бокалов высоких стоят;

И час уж проходит,

Никто не приходит,

Должно быть, друзьями

Забыты они…

Хотя княжну Варвару до сих пор удручала обида на Тараса Григорьевича за его невнимание и непонятную сдержанность во время последней встречи и она готова была упрекать его за это, но чтение стихов, как всегда, оказало на нее волшебное действие. Забыв обо всех колебаниях, сомнениях и недоразумениях, она слушала только берущий за душу и, казалось, пророческий голос. Должно быть, и эпиграф взят именно из святого апостола для усиления этого впечатления. Она слушала и плакала, не скрывая слез.

Капнист, нахмурив черные косматые брови, отчего лицо его стало непривлекательным и злым, молчал. Лишь когда Тарас воскликнул:

О, если б мог он шар земной

Схватить озлобленной рукой

Со всеми гадами земными,

Схватить, измять и бросить в ад! —

Капнист как-то испуганно дернулся, словно по спине у него пробежали мурашки, и еще сильнее нахмурился.

Сосредоточенно молчали все — и мужчины и женщины, — Лиза, Глафира, ее сестра Таня, француженка Рекордон.

Это продолжалось довольно долго. Но вот Шевченко дочитал последнюю строку поэмы.

Он поднял голову и остановил взгляд на княжне Варваре. Хотел подойти к ней, шагнул в ее сторону, но Капнист неожиданно вырос перед ним и преградил ему дорогу. Менторским тоном начал он анализировать поэму, нарочито выискивая места и строки, которые он старался истолковать как неудачные.

— Слишком уж темным и враждебным выглядит у вас весь мир. И герой безнадежно одинок, нигде его никто не ждет. И уж вовсе не поэтично звучит, что из-за куска насущного хлеба приходится угождать могучему глупцу, а «гады земные» — это безвкусно. Я говорю вам горькую правду, но считаю, что такому поэту, как вы, можно смело высказать все, не опасаясь потревожить его самолюбие.

Княжна Варвара нетерпеливо, с досадой кусала губы, бросала непонимающий взгляд то на Капниста, то на Шевченко. Потом не сдержалась и гневно бросила:

— Спокон веков толпа не понимала пророков и побивала их камнями.

Капнист криво усмехнулся.

— Тарас Григорьевич, — заметил он не без сожаления, — вам очень повезло, что у вас такая умная и надежная защитница.

Шевченко, не дослушав его, повернулся к княжне и отдал ей тетрадь с поэмой:

— К этой рукописи полагается еще и портрет автора. Я передам его вам завтра.

Варвара вспыхнула от радости.

Ей показалось, что она слышит эти слова во сне.

— «А где край света, край небес, концы земли?» — повторила она строки из только что прочитанной поэмы, как бы любуясь ими.

Тарас, улыбаясь, рассказал ей, как шестилетним мальчонкой направился к горизонту, чтобы увидеть железные столбы, на которых будто бы держится небо. Но, когда поднялся на высокий курган, увидел перед собой снова как будто бы недалекий, а все-таки по-прежнему недосягаемый горизонт.

— И так всю жизнь, — заключил он, — кажется, вот-вот чего-то достигнешь, а перед тобою опять горизонт.

Варвара обещала сделать Шевченко такой же подарок — что-либо написать.

Капнист хмуро и даже с несколько растерянным видом стоял рядом, ревниво прислушиваясь к этому взволнованному разговору, и чем дальше, тем больше приходил к убеждению, что дело тут значительно серьезнее, нежели он ожидал. Думал, что княгиня, как это порой свойственно старым женщинам, преувеличивает, чрезмерно драматизируя и перекраивая все на свой лад. Но нет, нет. Недаром она доверилась, а точнее, пожаловалась именно ему. Ведь это же он, Капнист, привез Шевченко в Яготин, познакомил его с княжной Варварой, расхвалив его как художника и поэта и всколыхнув впечатлительную и страстную душу княжны, значит, он был как бы прямым виновником грозы, что неожиданно нависла над княжеским домом. Грозы, по всей вероятности, более бурной, чем та, что прогромыхала над парком в июле, в день приезда Шевченко в Яготин.