Его лучшая любовница - [27]

— Тони, — прошептала она, и в ее глазах ясно отразилось глубокое томление.

Едва сдерживаясь, он сражался со своим желанием, но когда она нежно провела кончиками пальцев по его виску и скуле, он понял, что все напрасно. Сдавленно чертыхнувшись, он прижался к ее губам.

Он почувствовал, что она ответила ему без капли сомнений, приняв его поцелуй с жаром, сладким и по-девичьи необузданным. Несмотря на то что их тела и без того находились в тесном контакте, она обвила руками его шею, словно ей необходимо было оказаться еще ближе. Положив руки ей на талию, он поднял ее, поставив ее босые ступни себе на ноги. Страсть бешеным пульсом билась в его крови, глухой рокот заполнял его уши звуками, похожими на шум прибоя в морской раковине. Раздвинув языком ее губы, он проник глубже, смакую вкус ее губ и языка. Он пьянил сильнее, чем самый крепкий коньяк. Ее близость заставляла его терять рассудок.

Несомненно, именно это и случилось: он обезумел! Ее прикосновения сводили его с ума: он не испытывал подобного уже очень и очень давно.

Наверное, ему помогло то, что он вдруг вспомнил о ее возрасте — или, может, его отрезвил звук закрывающейся где-то в доме двери: внезапно его разум снова проснулся. Прервав поцелуй, он секунду смотрел на нее: ее глаза были закрыты, словно она смотрела какой-то сладкий сон, губы приоткрылись, явно моля о продолжении.

Как можно бережнее он начал отодвигать ее от себя, но стоило ему это сделать, как ее глаза распахнулись, а пальцы вцепились в рукава его рубашки, не давая ему отстраниться.

— Тони?

Он откашлялся. Голос его так сел, что он смог заговорить только со второй попытки.

— Нам надо это прекратить.

— Я бы предпочла, чтобы ты еще раз меня поцеловал.

«Хм! И я тоже», — подумал он, моментально представив себе, как заваливает ее на пол и начинает расстегивать пуговички на лифе платья. Однако он приказал себе оставаться благоразумным.

— Не могу, — сказал он. — Наше время истекло.

— Но я…

— Никаких «но». Все уже скоро пойдут готовиться к ленчу, и не годится, чтобы нас с тобой застали здесь одних.

Особенно если учесть ее вид: с наполовину оторвавшейся юбкой и припухшими губами, которые так блестят и алеют, что сразу становится ясно: она только что целовалась. Да любой сразу поймет, что она тут делала!

— Иди уже, — проговорил он, словно давая указания ребенку. — Надень чулки и туфли и потом быстро поднимайся к себе.

— А может, я не хочу.

— У тебя нет выбора. — Она упрямо осталась на месте, и он понял, что ее придется уговаривать. — Габриэла, это был просто… — он взмахнул рукой и пошевелил пальцами, собираясь с мыслями, — просто поцелуй. И, несмотря на все удовольствие, он ничего не означает. — Заметив, как померкло ее лицо, он продолжил: — Что бы ты сейчас ни чувствовала, могу заверить тебя, что это простое увлечение, которое моментально исчезнет. А теперь послушай меня и оденься. Мы сделаем вид, что этого никогда не было.

Ее нижняя губа чуть заметно задрожала. Она разжала его руки и отвернулась.

Спустя секунду он нагнулся, поднял с пола рапиры и отнес их к столу, чтобы протереть и убрать. Он не обернулся на тихий звук ее шагов, раздавшийся вскоре, не стал провожать ее взглядом, когда она выскальзывала из комнаты.

«Порыв и увлечение, — повторил он уже для себя самого. — Чувства, которые легко побороть. А как же иначе?» Однако ему лучше уехать домой пораньше. Нет смысла и дальше подвергать себя ненужным соблазнам. И потом, как только он снова окажется в Лондоне, в привычной обстановке и за привычными занятиями, он действительно сможет забыть о том неуместном влечении, которое он испытывает к соблазнительной Габриэле Сент-Джордж. К тому времени, когда они снова встретятся во время светского сезона, она станет для него просто племянницей Рейфа, еще одной милой девушкой среди множества других хорошеньких дебютанток. Они с Габриэлой будут вращаться в разных кругах, далеко друг от друга, как и следует.

Быстро поднявшись по лестнице, Габриэла побежала по коридору со всех ног, радуясь тому, что по пути в спальню ей никто не встретился. Закрыв за собой дверь с легким хлопком, она бросилась ничком на кровать и, судорожно втянув воздух, попыталась умерить отчаянное сердцебиение.

«Значит, мои поцелуи для него ничего не значат? — возмущенно думала она. — Значит, меня легко забыть?» Как он мог говорить подобные вещи? Как он мог изображать чуть ли не скуку после таких объятий? Мужчина должен быть каменным, чтобы не испытать хотя бы половину того наслаждения, которое почувствовала она сама. И она твердо знала, что ему это тоже было приятно, — их тела были прижаты друг к другу слишком сильно, чтобы она могла ошибиться. А это могло означать только одно: он ей солгал!

Габриэла замерла — и снова вспомнила каждый из его жарких и жадных поцелуев, ощутив его страсть. И она вдруг совершенно ясно поняла, что не ошиблась. Но в чем дело? Почему он вдруг стал небрежным и холодным, а потом попытался ее оттолкнуть?

«Потому что ему не хочется увлечься мной! — внезапно озарило ее. — Потому что он повеса, который пытается поступать благородно». Но зачем ему вдруг это понадобилось? Почему он смутился, когда она охотно принимала его ласки? «Он же друг моего дяди!» Конечно! Другого объяснения просто быть не могло!