Его большой день - [63]

— Возьмите и нас с собой.

Шимак задумался, потом подозвал Хорвата, и они вместе отошли в сторону посоветоваться. Затем он пожал обоим добровольцам руки:

— Но оставайтесь здесь, в селе!

Парни растерялись и разочарованно уставились в пол.

— Все равно зимой никаких больших боевых действий не будет. Надо дождаться весны. Тогда придете… А сейчас каждый лишний рот — проблема, харчей-то нет, — объяснил Шимак. По лицу его было видно, что ему это не безразлично.

Крестьяне переминались с ноги на ногу.

— Считайте, что вы с нами, мы вас принимаем, но оставайтесь дома до конца зимы. И будьте наготове! Когда отряду понадобится помощь, мы в первую очередь обратимся к вам.

И он пожал им руки.

— Когда припасы у вас выйдут, — сказал высокий, — мы к вам подскочим, еще принесем.

— Отлично, идет!

И партизаны с мешками на плечах пустились в обратный путь.

Йожо и Габо достались самые легкие мешки, но и их они еле тащили. Сцепив зубы, ребята мужественно шагали наравне со взрослыми. Пусть Шимак не думает, что они будут в тягость.

Йожо отморозил ноги

Зима бесновалась.

Лютые морозы, снежные завалы и пурга не пощадили и лагерь Шимака. Именно здесь они свирепствовали в полную силу.

Снегу намело столько, что даже высокий человек проваливался выше пояса. Морозы тоже не унимались. К счастью, дров поблизости было сколько угодно. На корню и вывороченных. Правда, в землянках не было печей. Очаги чадили, а вытяжные отверстия в потолках не справлялись с потоком густого дыма и не успевали впускать свежий воздух. У жителей землянок распухли веки и покраснели глаза. Некоторые стали кашлять. Поэтому они охотнее стояли на часах: там по крайней мере досыта можно было надышаться свежим воздухом.

Хотя лагерь находился высоко в горах и зимой был отрезан от долин, командование отряда все-таки постановило регулярно нести караульную службу.

— Никогда нельзя знать, не подстерегает ли за ближайшим деревом враг, — утверждал Хорват.

— Будем выставлять часовых, — решительно сказал командир.

Никита поддержал его. Некоторые партизаны вначале сетовали на холод и снег, ворчали, что, мол, гитлеровцы сюда никогда не придут, и тогда Никита рассказал им случай из своего боевого опыта.

— Не верьте этому… Я-то уж знаю этих волков. Нельзя им верить!

Все притихли, потому что Никита обо всем говорил интересно и его любили слушать. Особенно мальчики, те просто ловили каждое его слово. Они очень любили Никиту, и оба старались во всем на него походить.

— Однажды мы стояли в лесу в нескольких десятках километров от Овруча. Наш отряд находился тогда глубоко в тылу врага. Леса густые, старые, почти непроходимые. Они были для нас надежным укрытием. Враг никогда не мог быть уверен, что мы не ударим ему в тыл, не перережем путь. Отряд наш был невелик, но зато очень подвижен. Как жало. Кольнет и скроется. Он стал грозой для захватчиков. И мы этим очень гордились. Фашисты уже перестали перевозить свою технику мимо лесов: все равно она не прибывала к месту назначения, а попадала к нам и в наших руках оборачивалась против них. А мы чувствовали себя очень уверенно. «Да разве эти трусы осмелятся углубиться в наши леса!» — смеялись мы, считая леса действительно непроходимыми для немцев. Так, усыпив свою бдительность, мы жили в лесу спокойно, как на отдыхе. Часовых не выставляли. Но однажды врагу понадобилось перевезти оружие на передовую мимо наших лесов. Другие магистрали мы им уже перерезали, осталась только дорога через Овруч. И тогда, отчаявшись, они двинулись в лес, чтобы разгромить нас и таким образом освободить дорогу вдоль леса.

— И вас нашли? — спросил кто-то.

— Молчи, не перебивай! — прервали его.

— Мы сами себя выдали, — продолжал Никита. — Наши леса богаты диким зверьем. Мы как раз подстрелили оленя и готовили еду. Выдал нас, наверное, запах дыма. В это время они уже были у нас за спиной. Да, нам тогда досталось, пока мы не вырвались из окружения.

— Главное, что пробились, — бросил Матуш.

— Да, слава богу, нам удалось вырваться. Но пятеро партизан погибли. И среди них девушка — Лена.

Никита встал, достал из вещмешка измятую фотографию, посмотрел на нее, а потом показал сидящим вокруг:

— Вот она.

— Она тебе что — родня? Почему ты сохраняешь ее фотографию? — спросил Ганзелик.

— Ну да… Она была моя невеста… С тех пор ее карточка всегда со мной.

Слушая рассказ Никиты, Йожо невольно вспомнил о Верке. Что она делает? Сердится ли еще на них? Долго не мог он отогнать от себя мысли о тоненькой девочке с косичками, как мышиные хвостики. Но Габо об этом не сказал, чтобы тот его не высмеял.

Вокруг лагеря теперь несли вахту часовые. На часах по очереди стояли все.

Хорошо стоять на посту в ясную погоду. Но переминаться с ноги на ногу в пургу не так уж приятно. Кто не проявлял осторожности, мог отморозить ноги или уши.

Эта беда не обошла и Йожо.

Однажды его назначили часовым под утро. Мела пурга. Ветер с диким воем вздымал падающий снег. Он взметал снежные комья, швырял их и сваливал в перины-сугробы. И как раз перед входом в землянку снегу намело по самые уши. Чтобы выйти, пришлось прорыть в сугробе туннель.

Йожо с трудом выбрался наружу. Хотя на нем была отцовская шинель, мороз пробрал его до костей.