Его большой день - [3]
А потом в моей жизни было много разных событий. И среди них участие в Словацком национальном восстании. Это событие было настолько важным, что я до сих пор черпаю из него идеалы и смысл моего творчества. Большой след в душе оставили и мои встречи, молодого учителя, с умными и красивыми сельскими людьми, а потом удивительные годы расцвета нашей социалистической родины.
Тогда уже я сам открывал для себя искусство. В себе и вокруг себя. Ибо душа моя была полна любви к пре красному и к человеку. В ней начали рождаться образы и картины, которые созревали и рвались наружу, на поверхность, на бумагу. Вначале я стал писать для моего собственного удовлетворения и радости и лишь значительно позднее я решился узнать, может ли порадовать и других то, что я написал.
Так возник ряд книг, из которых я упомяну лишь отдельные: «Из охотничьей сумки», повесть «Взрыв», сборник рассказов «Я нашел вам товарищей», очерки о Вьетнаме «У зачарованной реки», «Сказки о лесе», сборник рассказов «Печальный Суарес», «Сон о хлебе», повесть «Теперь его судят враги» и другие.
И я счастлив, что мое творчество, благодаря этой книге, станет доступным юным читателям в Советском Союзе. Я буду безмерно рад, если они воспримут его с таким же горячим сердцем, с каким я писал и пишу свои книги.
Рудо Мориц
Печальный Суарес (рассказы)
Его большой день
Холодный ветер покалывает кожу, солнце закрыто свинцовыми тучами, но Ярославу тепло и радостно. Он изо всей силы жмет на педали, охваченный особым чувством, что впереди — твой большой день.
Да, Ярослав уверен, что сегодняшний день будет принадлежать ему, будет его днем, Днем с большой буквы. Он ни на что не надеялся, решив, что первая его велогонка Мира принесет ему одни разочарования, и где-то в глубине души даже внушал себе, что не дорос до нее, хотя готовился не щадя себя и ежедневно отшагивал двадцать километров до фабрики и обратно, а на последних отборочных соревнованиях выложился до предела; все равно он сосунок — и точка. Затеряется, застрянет среди последних и никогда больше не попадет на велогонку. Особенно донимали его польские равнины. Там невозможно было провести никакого маневра, знай жми, тяни, как лошадь, — тут вдруг шоссе переходит в булыжную мостовую; дурацкая поломка — и твоя песенка спета. То ли дело немецкие пригорки! Уже вчера было получше, а сегодня… сегодня, он чувствует, — его день.
Он понял это уже на восьмидесятом километре, задолго до первого промежуточного финиша. Никто еще не рвался вперед, рановато было: ведь сегодняшний этап насчитывал свыше двухсот километров. Ярослав напряженно наблюдал за наиболее смелыми. В эти дни он кое-чему научился, многое приметил и сегодня твердо решил не спускать глаз с самых активных гонщиков, асов, которые и бывают заводилами в пелетоне[1]. Шур, Капитонов, Мелихов, Газда… Перед самым промежуточным финишем пелетон словно пронизало электрическим зарядом. Искра — и кое-кто начал подозрительно быстро пробираться вперед, другие ловили каждое движение соперников, не давая им последовать за вырвавшимися. Ярослав не внушал никому опасений, за ним не охотились, тем внимательнее следил он сам. Мелихов, Капитонов, Шур и еще несколько гонщиков, подвижные, словно ртуть, вдруг понеслись впереди пелетона, раздергивая его. Им удалось немного оторваться. Ярослав «сел на колесо» последнему в этой группе, из команды пробился вперед и Рудольф. Ярослав обрадовался. Они ободряюще перемигнулись: мол, будем вместе держаться, лишь бы удалось.
И удалось!
Группа из двенадцати гонщиков уходила вперед, уносилась будто на крыльях. В самом же пелетоне проводили свою тактику те, задачей которых, по замыслу тренеров, было удерживать позади наиболее опасных противников.
Часто меняясь во главе группы, гонщики развили бешеную скорость — километров сорок, а то и больше. Минута… две… уже пять минут неудержимо мчались они прочь от пелетона; ясно, что сегодняшний этап выиграет один из них. Один из двенадцати, но кто? Ярославу ни на миг не приходит в голову, будто этим первым станет он, — тут необходимо настоящее искусство, не просто опыт и умение. Он же спринтер не из лучших. Но среди двенадцати велосипедистов, несущихся с шестиминутным опережением, будет и он! И это потрясающе, это потрясающе для него самого. Он улучшит свое положение в таблице и даст лишние очки команде. Никто не скажет: новичок только катался, не дрался за победу, никого не вел. С ним и Ру́до[2]. Как знать, на последних километрах он еще пригодится Рудольфу. А главное — вдвоем они улучшат время своей команды! Потому что в головной группе всего один румын, а шведы, выдохшись, застряли где-то сзади. Если эдак пойдет и дальше, глядишь, после стольких «неурожайных» лет чехословацкая команда снова займет приличное место. Вполне может занять. Уезжая из Праги, они говорили: хотя бы пятое местечко. Про себя-то, ясно, мечтали о четвертом, а может, и о третьем. Правда, эту самую сокровенную мечту никто не высказывал вслух.
Капитонов снова вышел вперед и, все убыстряя темп, повел группу. Эта пара — Капитонов в синей, Мелихов в желтой майке — словно дьяволы какие. Они чаще и дольше других возглавляют гонку. Среди двенадцати еще один немец — Шур, знаменитый Тэве, и один поляк — Газда. Быстрее, еще быстрее, увеличить разрыв, только так их сборная команда оторвется от основных претендентов! Поэтому Капитонов и Мелихов гонят вовсю, подавая никому передышки. А их товарищи по команде сзади, в пелетоне, пресекают попытки немецких и польских гонщиков преследовать головную группу. Тэве Шур почти не выходит вперед, а если и выйдет, так сразу снижает скорость. Он вообще рад бы притормозить, остановиться, сократить разрыв до минимума. Но не тут-то было! Гонщики неудержимо, будто стая диких гусей, несутся вперед, и зря Шур оглядывается — никто их не догоняет, наоборот, разрыв становится все значительней.
