Египетский роман - [41]

Ее глаза, в которые он смотрел сегодня, были красивыми и большими, они излучали приветливость и холодок. «По ней видно, что ее сердце не раз было разбито, – подумал аль-Амрави, и холодок не отпугивал его. – Мир изменился, – сказал он себе, – не надо ожидать от людей слишком многого».

Примерно раз в неделю Селеста приходила в зоопарк кормить зверей. Иногда она надевала одноразовые перчатки, которые выбрасывала в самом зоопарке. Однажды она даже принесла львам кебаб. Они тут же его сожрали, и лев попытался зарычать, но в итоге только зевнул. Она приносила оленям рис, а обезьянам орехи. Однажды она появилась только с горлышками из мясной лавки для хищников и с кукурузными хлопьями для всех остальных. Фарид не мог понять, что означает это изменение, то ли оно свидетельствует об ухудшении финансового положения, то ли просто временный каприз, результат чего-то вычитанного в интернете.

Потом настал еще один кровавый день, когда убили ее бухгалтера. Из винтовки, на демонстрации против законности прошедших выборов. Селеста была в шоке. Она еще не успела переварить смерть Анетты, а тут Дионисий, ее бухгалтер, наполовину грек, который был доверенным лицом семьи. Она перестала выходить из дома, даже в зоопарк. Потеря матери и преданного бухгалтера в течение года – для нее это была зловещая шутка мироздания над той, чью жизнь и так нельзя назвать прекрасной.

Она уволила кухарку и садовника, потому что не хотела видеться с ними каждый день. Бывали часы, когда их присутствие было ей тяжело: оно обязывало проявлять вежливость, когда ей хотелось поскорее оказаться в постели. Она оставила только коптскую уборщицу, которая приходила дважды в неделю, убирая зараз половину дома. У нее начались новые страхи. Она особенно боялась открывать приходящие по почте письма. В сущности, у нее развилась фобия по отношению ко всем деловым бумагам, и они накапливались. Счетами и деньгами всегда ведала ее мать с помощью Дионисия. Анетта много лет нахваливала его дочери, ее слова и сейчас звучали в ушах Селесты: Дионисий, Дионисий, Дионисий.

Но Дионисия не стало, в бухгалтерии воцарился хаос. У Селесты не было и близких подруг, которые могли бы ей помочь. Несколько зануд из еврейской общины, для которых Селеста была мостиком к Анетте, а не самостоятельной личностью, исчезли после смерти ее матери.

Однажды – утро было прохладным – Слеста внезапно снова появилась в зоопарке с горлышками в пластиковой коробке. Со слезами на глазах она рассказала Фариду о смерти бухгалтера и тут же вынула из сумочки солнечные очки. Фарид задумался, не прописаны ли окулистом эти дорогие солнечные очки и не привезла ли она их сама из Швейцарии.

В этот раз они ходили от клетки к клетке, он показывал ей достигнутые изменения к лучшему, а она рассказывала, что наконец-то вывезла из дома вещи покойной матери. Он про себя отметил, что у нее наверняка есть психолог, очень уж это походило на указание психолога.

Селеста и не помнила, когда ее в последний раз по-настоящему интересовал мужчина. Она в этой области не блистала. Ее реальные связи были какими-то неуклюжими и порой запретными. Например, студенткой Каирского университета она воспылала страстью к женатому профессору, читавшему лекции по философии. Долгие годы тот не выходил у нее из головы, хотя и не обращал на нее никакого внимания, несмотря на то что она была молода и красива. Ей приходилось довольствоваться сновидениями о нем, пока интерес постепенно не сошел на нет. Большая часть мужчин, которых жаждала душа этой египетской еврейки, были недостижимы или жили за морем, как тот, кого она встретила на Корсике, когда отдыхала там вместе с Анеттой. Целых два года после этого он владел ее воображением, пока она наконец не отпустила его с миром, выкинув из головы.

Если бы она послушалась мать, то давно бы уже была замужем и с детьми, но она хладнокровно и собственноручно лишила себя девственности в восемнадцать лет, когда мать предложила ей тридцатидвухлетнего еврейского бизнесмена из Марокко, искавшего девственницу-еврейку.

Но удивительным образом, стоя рядом с этим служащим зоопарка с древнеегипетскими чертами лица, она ощущала не изведанную ни с кем легкость – возможно, потому, что он был профессиональный экскурсовод. Селеста смотрела на него и хотела быть его туристкой. Она думала, что ей конец, но он возродил ее к жизни. Внезапно ей захотелось, чтобы хоть какое-то время в течение дня она могла общаться с другом, тенью, чье присутствие было бы не слишком ощутимо, в отличие от былой властности ее матери. По правде говоря, еврейка в Каире нуждается в защитнике. Но что именно ей от него надо? Почему рядом с этим египтянином у нее пылают щеки? Неужели она краснеет?

– Как-то вдруг потеплело, – сказал аль-Амрави. – Утром было приятно, и я было подумал, что и весь день таким будет – с легким ветерком.

– Вы правы, – сказала Селеста. – Откуда-то вдруг жара. Бедные звери.

На его лбу выступили капли пота. Она посмотрела ему в лицо и вновь различила черты древнего египтянина, которого изучала в школе и которого не раз видела старшеклассницей, приходя в Египетский музей.