Егеренок - [6]
До школы Ромка никуда и не собирался. Сафончик непременно подсматривает или послал дружков следить. Застанут одного на улице — не сдобровать. Ромка и в школу-то не знал, как идти, поэтому предложение отца было кстати.
— Ладно, повесим. Еще бы Сигача позвать, тогда бы быстро.
— Кого, кого?
— Ну, кого… Сигачевых не знаешь, что ли? Их Колька вчера меня от Сафончика спас, а то бы… Мам, ты знаешь Сигачевых?
Мать рассмеялась:
— Как не знать. Бабку Сигачиху все село колдуньей считает. Травки собирает, возле озер крутится. Одно озеро так и прозвали «Сигачевым». Там у бригады рыбаков на берегу землянка выкопана, а дедка Сигачев у них за бригадира.
Что бабка Сигачиха колдунья, Ромка тоже слышал от ребятишек в школе. Но отец сердито хмыкнул:
— Хм, сплетни собираете. Какие в наш век колдуньи? И откуда вы всегда все знаете?
— Слухом земля полнится. Приходится и на людях бывать. То у колодца, то в сельмаге в очереди. Там всего наслушаешься, и про тебя тоже…
— Чего про меня слышать? Весь я тут, не таюсь, не прячусь.
Мать опустила голову и невесело сказала:
— Бирюком тебя зовут, с людьми, говорят, доброго слова не скажешь, все только про браконьерство да штрафы.
Отец нахмурился и отвернулся к окну. Мать в раздумье договорила:
— Я рада, Рома, что Коля Сигачев с тобой хочет дружить. Спасибо ему, что заступился за тебя. Потом, может, и другие… Так и подружимся с людьми.
Ромке стало немного стыдно. Сигач, в общем-то, ни слова не сказал про дружбу, даже во двор не захотел войти. Может, он и не станет еще водиться.
Отец докурил папироску, встал.
— Ариша, достань-ка плакаты, что я из района привез.
Мать вынесла из передней рулон бумаги. Ромка взял его под мышку и вышел на крыльцо. Дожидаясь отца, осмотрелся — ни Сафончика, ни его приятелей не видно.
— Сперва зайдем в сельсовет, — сказал отец.
Ромка согласно угукнул и зашагал рядом с отцом, приноравливаясь к его по-охотничьи размеренным шагам.
В сельсовете было пусто и тихо: у колхозников сейчас горячая пора — заканчивается весенний сев. За решетчатой, по пояс, перегородкой щелкала на счетах делопроизводитель, некрасивая девушка в зеленом берете. Она мельком взглянула на вошедших, сказала в ответ: «Здравствуйте, пожалста!» — и опять уткнулась в бумаги.
Из-за перегородки, оклеенной пестрыми обоями, донеслось:
— Маша, кто это там? Вроде-ка Владимир Васильевич Хромов?
— Он самый, Аким Михайлович! — Отец открыл дверь в кабинет председателя сельсовета. — Можно?
— Входи, входи. Ага, ты с наследником. Здорово, пионер! Садитесь где-нибудь.
Сам Аким Михайлович примостился за письменным столом как-то боком, на краешке стула и, просыпая табак на кумачовую скатерть, крутил огромную флотскую цигарку. На краю стола лежала помятая морская фуражка с потускневшим крабом над козырьком. Председатель словно куда-то собирался: вот-вот вскочит с места и выбежит на улицу. В чернильнице на столе было сухо, папка с бумагами сиротливо выглядывала из-под пачки газет, угол ее успел выгореть на солнце.
Мать говорила, что если бы не Аким Михайлович, жизни их семье совсем не было бы. Это он помог им снять пустовавшую избу, это он добился, чтобы колхоз выделил приезжим сенокосный участок, а сельсовет выдал ссуду на корову. И вообще Аким Михайлович — человек что надо, недаром был флотским старшиной во время войны.
— Ты, Васильич, чай все об егерских делах хлопочешь? — Аким Михайлович пустил облако сизого дыма, откашлялся. — А я вот хотел отчетом заняться, да видишь ли, надо на стройку бежать. Больницу, видишь ли, строим, ну и надо глянуть, как там.
Ромка присел на скамейку у стены. Отец положил на стол плакаты, развернул их.
— Вот, Аким Михайлович, надо развесить этот агитационный материал у вас в сельсовете, в правлении колхоза, в клубе. В школе тоже. Глядишь, люди почитают и побоятся браконьерствовать.
Председатель сельсовета придвинул к себе один из плакатов.
— Здорово намалевано. Браконьер как настоящий, видишь ли.
Отец показывал плакат за плакатом, а Ромка хотя и видел их дома, опять рассматривал с веселым интересом. На одном плакате в ярких красках были изображены полезные животные и птицы: лоси, зайцы, белки, утки, вальдшнепы, тетерева, глухари. Среди животных и птиц — охотник и работник лесной охраны, бережливые хозяева. На другом плакате была очень удачная карикатура на браконьера.
Аким Михайлович отложил все плакаты, а с карикатурой расстелил перед собой и рассмеялся.
— Этот лучше всех. Ну в аккурате наш Сафончик. Ишь, в сапожищах до пояса, с ружьем и острогой… Ха, да у него через плечо щука висит, а на поясе утята-хлопунцы. Да что это он, и зайчонка ухлопал? Вот сукин сын!
— То-то и оно, Аким Михайлович, — отец погрустнел. — У нас на селе не один Сафонов законы нарушает. Что уж тут таить, кто имеет ружье, тот и браконьерит. А остальные озера вычерпывают. До нейлоновых сетей с мелкой ячейкой додумались.
Аким Михайлович разогнал перед лицом дым.
— Ну, не все охотники, видишь ли, браконьерят, это ты того, хватил лишка. Я вот не браконьерствую, директор школы тоже, и Сергей Иваныч учитель, и механик Силыч…
— Зато другие… Гляньте, вот тут, внизу, чистое место оставлено. Кого задержим, фамилию впишем, пускай передо всеми красуется.
