Егеренок - [7]

Немного помолчали. Ромка решил, что на плакате уже сейчас можно написать фамилии Сафонова и Мордовцева. Это браконьеры заядлые, не раз уже штрафованные, а Сафонов за убийство лося даже год в тюрьме отсидел. Хотя нет, Нюшкиного отца можно бы и погодить писать, а то Нюшке будет стыдно. Но тут же Ромка поймал себя на мысли, что подличает — незачем Мордовцева покрывать, если его дочка на дружбу набивается. Нет уж, каждого браконьера надо вывешивать, чтобы никому поблажки не было.

Отец свернул плакаты.

— Аким Михайлович, ваша помощь нужна. Хотя бы на весенний сезон. Вон какой разлив на озерах, выхухоли трудно, утки на яйца садятся, а я еще и за рыбу отвечай, и в лесу торчи, чтобы кабанов да лосей не трогали.

Аким Михайлович поморщился.

— А чего ты хочешь? Может, тебе роту морской пехоты прислать? Так нету у меня, видишь ли, морской пехоты. И свободных людей у меня нету. Сам думай, на то тебя егерем и поставили.

— Эх, Аким Михайлович, и вы туда же! Скажите еще, что мне за это сто рублей платят. Вы же Советская власть на селе, кому же, как не вам, заботиться об исполнении законов?

Аким Михайлович нагнулся к мусорному ящику, смял и бросил окурок. Сложив на животе руки с задубевшими пальцами, он с минуту глядел в пустую чернильницу, потом, не поднимая глаз, заговорил:

— Видишь ли, Васильич, по-моему, ты не с того боку взялся за это дело. Ты все дни и даже ночи пропадаешь на озерах и в лесу, а толку от этого много? Да ни шиша нет толку! А почему? Ты думал об этом, Васильич? Я тебе скажу… Видишь ли, народ у нас особенный, с дедов-прадедов так уж повелось, что наши мужики всему бесконтрольные хозяева. Места наши, сам знаешь, издавна богатейшие, дичи да рыбы тьма-тьмущая была. Наша Лыковщина на всю Россию славится. А современные законы об охоте и рыболовстве введены у нас совсем недавно. По традиции, понимаешь ли, привыкли наши мужики безоглядно черпать из лесу да из озер. Вот ты и подумай теперь, легко ли нашим мужикам вдолбить, чтобы они правила да сроки соблюдали? Законы у нас на Лыковщине, так сказать, еще не отвердели, борются с традицией. И до сих пор многие мужики слышать ничего не хотят, а когда и слушают на собраниях и даже соглашаются, так потом все равно на свою сторону гнут.

— Но за годы Советской власти люди должны же были измениться!

Аким Михайлович серьезно посмотрел на отца.

— Изменились, видишь ли, здорово изменились, богато живут, неграмотных в селе всего-то двое осталось, бабка Сигачиха да дедка Мизинов.

— А если изменились, так и браконьерства не должно быть! — упрямо сказал отец.

Аким Михайлович развел руками:

— Теоретически по всем статьям выходит, что так и должно быть, а фактически… Что тут будешь делать? Вот что колхозное добро — это понимают, колхозное — значит общественное, клока сена или снопа ржи не возьмут. А вот что лес да озера, да живность в них тоже общественные, государственные — ну тут хоть кол на голове теши. Какое, дескать, государственное, когда никто не сеет, не садит, а оно само все растет, как от века началось, а потому кто хочет — приходи и бери не ленись. Вот тут и руби сплеча, как ты делаешь. Ты думаешь, одного-другого штрафанул, третьего в тюрьму засадил и вся любовь? Браконьерство как по ворожбе бабки Сигачихи сгинет? Ой нет, Васильич, так ты только недовольство в селе вызвал, а можешь и совсем озлобить людей.

— И так уж злобятся, — с горечью сказал отец.

— А я знаю, видел, как на твою жену бабы в сельмаге фыркали.

— И меня всю зиму играть не принимали, — вставил было Ромка, но встретил хмурый взгляд отца и примолк.

Аким Михайлович усмехнулся, кивнул.

— Видишь ли, Хромов, наши мужики да бабы — народ гордый и не любят, когда на них кричат или административными мерами воздействуют. Ты бы как егерь почаще в клубе им лекции почитывал про лес, про рыбью жизнь, про этих, как это… флору и…

— Фауну, — опять вставил Ромка.

— Ну да, я и говорю, про фауну эту самую… Поговорил бы по душам, все обсказал бы до тонкости, как и что, сколько гибнет дичи зазря, как сами себя обкрадываем браконьерством этим. Не дичился бы ты людей, Васильич, и дело лучше бы пошло. Вот участковый милиционер у нас, и мужик-то совсем молодой, а дело живо смекнул. Годов пять уже в селе живет, тут и женился, детей завел и со всеми в ладах. Зато ни воровства у нас, ни другого какого безобразия — ни-ни, совсем не замечается.

— Участко-овый, сме-екнул… Эх, Аким Михайлович! — насмешливо сказал отец. — Закопался ваш участковый в свое хозяйство и рад, что в селе на первый взгляд тишь да гладь да божья благодать. А народное добро браконьеры истребляют — это его не касается, это не преступление!

Аким Михайлович пощипал седую поросль под вислым носом, подумал.

— Слушай, Васильич, это ты правильно говоришь, что с браконьерами бороться надо. Надо, чтобы наши мужики в полной мере почувствовали, что есть советские законы, которые интересы государства охраняют, природы и людей. Начни-ка ты, видишь ли, с другого боку, что ли.

— Как это?

— А вот как. Мужиков наших, видишь ли, не скоро перевоспитаешь, может, только к коммунизму и доспеют. Но не в них ведь вся суть дела. Главное, видишь ли, вон их поколение, — кивнул Аким Михайлович на Ромку, — они после нас будут жить, с них и надо начинать. Давай-ка сходим с тобой в школу, потолкуем с учителями, с ребятишками, объясним им… Неужто они не помогут? Не может того быть. Как думаешь, Роман, хорошо так-то будет?